Дерево растёт в Бруклине

– Ступай в еврейский квартал. Они всегда работают.

– Я схожу утром.

– Делай, что тебе велят, – резко ответила Эви.

Фрэнси отправилась с неохотой. На последнем лестничном пролете ее настиг душераздирающий животный вопль. Она остановилась, не зная, то ли вернуться обратно, то ли идти дальше. Вспомнила строгий приказ Эви и продолжила спускаться. Когда открывала дверь, услышала второй крик, еще ужаснее. Она обрадовалась, что оказалась на улице.

В одной из квартир похожий на обезьяну извозчик, который как раз велел несчастной жене ложиться в постель, услышав первый вопль Кэти, воскликнул: «О боже!» Когда последовал второй вопль, он сказал:

– Надеюсь, она не будет так орать всю ночь – а то я глаз не сомкну.

Его похожая на девочку жена расстегнула платье и всхлипнула.

Флосси Гэддис и ее мать сидели на кухне. Флосси шила очередной наряд, на этот раз из белого атласа – он предназначался для вновь отложенной свадьбы с Фрэнком. Миссис Гэддис вязала из серой шерсти носок для Хэнни. Хэнни умер, конечно, но его мать всю жизнь вязала ему носки и не могла расстаться с этой привычкой. Услышав первый крик, миссис Гэддис спустила петлю.

Флосс сказала:

– Все удовольствия достаются мужчинам, а женщины страдают.

Ее мать ничего не сказала. Она вздрогнула, когда Кэти закричала второй раз.

– Как-то непривычно шить платье с двумя рукавами, – сказала Флосс.

– Да.

Некоторое время они работали в тишине, потом Флосс снова заговорила:

– Интересно, стоят ли они того? Дети, я имею в виду.

Миссис Гэддис подумала об умершем сыне и об изуродованной руке дочери. Она ничего не сказала. Ниже склонила голову над вязаньем. Вернулась к тому месту, где спустила петлю, и подняла ее.

Тощие сестры Тинмор лежали в своих холодных девичьих постелях. Они сжали друг другу руки.

– Слышишь, сестра? – спросила мисс Мэгги. – Вот почему я отказала Харви – тогда, давно, когда он сделал мне предложение. Я боялась именно этого. Очень боялась.

– Не знаю, – ответила мисс Лиззи. – Иногда мне кажется, что лучше уж страдать, мучиться, кричать от боли, пережить эти нечеловеческие муки, чем просто… прозябать.

Она подождала, пока не затих очередной крик, и добавила:

– По крайней мере, она знает, что жива.

Мисс Мэгги ничего не ответила.

Квартира напротив Ноланов пустовала. Еще одну квартиру занимал поляк, который работал охранником в порту, с женой и четырьмя детьми. Он наливал в стакан пиво из банки, когда услышал крик Кэти.

– Ох, эти женщины! – презрительно сказал он.

– Заткнись ты! – обрезала жена.

Все женщины в доме напрягались, заслышав крики Кэти, и страдали вместе с ней. Единственное, что объединяло всех женщин, – понимание того, как тяжко давать новую жизнь.

Фрэнси пришлось долго идти по Манхэттен-авеню, пока ей не встретилась еврейская молочная лавка, которая работала. Галеты продавались в другом месте, и наконец она нашла фруктовый ларек с апельсинами. На обратном пути Фрэнси посмотрела на большие часы, которые висели над аптекой Кнайпа, и обнаружила, что уже половина одиннадцатого. Фрэнси, в отличие от матери, не интересовалась временем.

Войдя на кухню, Фрэнси сразу почувствовала разницу. Наступила благостная тишина, пахло трудноуловимым запахом, новым и легким. Сисси стояла спиной к корзине.

– Представляешь, у тебя сестра, – сказала она.

– А мама как?

– В порядке.

– Так вот почему вы отправили меня в магазин.

– Мы подумали, что для твоих четырнадцати лет тебе достаточно впечатлений, – сказала Эви, выходя из спальни.

– Я только хочу знать, это мама попросила отослать меня? – горячо спросила Фрэнси.

– Да, Фрэнси, мама, – ласково ответила Сисси. – Она сказала – любимых нужно щадить.

– Тогда ладно, – успокоилась Фрэнси.

– Хочешь посмотреть на малышку?

Сисси сделала шаг в сторону. Фрэнси откинула уголок одеяла. Малышка была очаровательна, с белым личиком и пушистыми черными кудрями, которые падали на лоб сбоку, как у мамы. Она на миг приоткрыла глаза. Фрэнси заметила, что они ярко-голубые. Сисси объяснила, что у всех новорожденных голубые глаза, со временем они могут потемнеть, станут как кофейные зерна.

– Она похожа на маму, – решила Фрэнси.

– И мы так подумали, – ответила Сисси.

– Она здорова?

– Еще как! – ответила Эви.

– Ни горба, ничего такого?

– Нет, конечно. Откуда у тебя такие мысли?

Фрэнси не сказала, что боялась – не родится ли ребенок горбатым из-за того, что мама до самых родов мыла полы, скорчившись на четвереньках.

– Можно мне зайти взглянуть на маму? – робко спросила Фрэнси, чувствуя себя дома как в гостях.

– Можешь отнести ей перекусить.

Фрэнси взяла тарелку с двумя галетами, намазанными маслом.

– Привет, мама.

– Привет, Фрэнси.

Мама снова походила на маму, только очень уставшую. Она не смогла поднять головы, поэтому Фрэнси держала галеты, пока мама ела. Она поела, Фрэнси стояла с пустой тарелкой в руках. Мама ничего не говорила. Фрэнси казалось, что они с мамой снова отдалились друг от друга. Исчезла та близость, которая установилась между ними в последние дни.

– А ты заготовила имя для мальчика, мама.

– Да, но на самом деле я не против девочки.

– Она хорошенькая.