Дерево с глубокими корнями: корейская литература

Перед тем как готовить еду, мать черпаком, сделанным из тыквы-горлянки, на котором она сама написала добрые пожелания^[82], доставала из этого короба белый рис. Кормивший нашу большую семью короб никогда не пустовал, напоминая мне волшебный горшок каши из детской сказки. Вот и моя мать, словно короб, всегда могла накормить многочисленных родственников и соседей, собиравшихся в нашем доме.

Уходя из дома, мать никогда короб не запирала, но каждый раз, открыв крышку, что-то пальцем писала на рисе. Однажды я спросил ее, зачем она это делает, и мать ответила: «Если кто-то чужой захочет залезть в короб, то он не сможет взять рис, не оставив следа, так как моя надпись будет нарушена. Нуждающимся надо помогать, и мне не жалко дать им еды, но потворствовать воровству нельзя. Если же закрыть короб на замок, то люди могут подумать, что я им не доверяю, и обидятся. С другой стороны, если ничего не предпринимать, то, когда в доме никого нет, это может соблазнить даже тех, у кого и мыслей о воровстве не было. В этом случае больше вины лежит на том, кто допустил воровство, а не на том, кто украл».

Мать всегда помогала бедным, нуждающимся и слыла среди односельчан щедрым человеком, но не позволявшим себя обворовать. Она была нашим коробом, который кормил нас и надежно охранял наш дом.

Хинин

Я был в нашей семье младшим сыном и, как говорили, долго не хотел бросать мамину грудь, поэтому однажды она намазала ее хинином. Я хорошо помню, какой он горький, и понимаю, каково это ребенку вместо вкуса материнского молока вдруг почувствовать горечь. Вообще вырастить ребенка — это своего рода болезненное обрядовое действо: отделение дитя от тела матери, а для меня лично в нем еще ощущается вкус хинина.

В момент рождения мы должны пережить эту боль — когда перерезают пуповину, связывающую нас с матерью. Потом мы должны оторваться от материнской груди, и мать, чтобы помочь ребенку, даже готова намазывать грудь хинином. Понимая, что причинит ребенку боль, она все-таки делает это из любви к нему.

Я часто дрался с братом, который был старше меня на два года. Однажды мы подрались так сильно, что мать не вытерпела, схватила прут и отхлестала нас. Впервые нас наказали так строго. Мы молча терпели удары матери, как вдруг она закричала: «Дурачки, почему вы не убегаете, как другие дети?» Услышав это, мы набрались храбрости и бросились на улицу. Когда она наказывала нас, ей было еще больнее, чем нам, поэтому ей очень хотелось, чтобы мы убежали. И когда я сосал грудь, намазанную хинином, она чувствовала горечь в несколько раз сильнее, чем я.

По сей день вкус хинина, а не каких-то сладостей, остается у меня во рту при воспоминании о матери. Правду говорят, что горькое лекарство действует долго.

Мандарины

Чтобы сделать операцию, мать поехала в Сеул. Так как война на Тихом океане была в полном разгаре, в больнице не хватало обезболивающих, и операцию сделали, не введя достаточное количество лекарства. Но даже в такой ситуации мать прислала мне красивый пенал и мандарины. Мне сказали, что пенал она купила сама еще до поступления в больницу, а мандарины достали с большим трудом знакомые. Мать их не съела, а отправила мне в деревню.

Почти одновременно с желтыми мандаринами привезли домой белую урну с прахом матери. Разумеется, эти мандарины никто не мог есть. Эти круглые ароматные фрукты были не съедобными плодами, а солнцем, излучающим любовь, и луной, источающей печаль, и мы положили их в могилу вместе с матерью.

За день до отъезда в Сеул, мать попросила меня сделать ей массаж ног. Тогда мне было одиннадцать лет, я был достаточно большой, чтобы делать такой массаж. Не знаю, действительно ли у мамы болели ноги, или же она хотела убедиться в том, что я вырос и могу быть самостоятельным, или, чувствуя прикосновения моих рук, хотела со мной проститься, но как бы то ни было, выглядела она очень грустной. Не знаю, почему я так поступил тогда, но, сказав, что у меня много домашних заданий, я не особенно старался и сделал массаж кое-как. Пока я разминал мамины ноги, она не сводила с меня глаз. Я не знал, что за болезнь была у моей матери, но тогда я действительно не понимал, что это был мой последний день с мамой.

Когда я иду к матери на могилу, то покупаю мандарины. Я всегда приношу эти фрукты на поминки, хотя они и не входят в поминальное угощение. Теперь мандарины можно легко купить на каждом углу, но те, которые так берегла в больнице для меня моя мать, я уже ни за какие деньги не куплю никогда.

Теперь я бы отправился хоть на край света, чтобы найти для матери эти мандарины и сделать ей настоящий массаж.

Море

Живя в деревне, я ни разу не видел настоящего моря, не лежал на белом песке пляжа, не стоял на соленом морском ветру, не плескался в морских волнах, не любовался причудливыми валунами на берегу и бескрайним морским горизонтом. Обо всем этом я знал только по картинкам из книг или по фотографиям. Но я ясно сейчас понимаю, что в то время у меня точно было такое море — этим морем была моя мать.