Дерево забвения

— Любопытно, не правда ли, что имя нашего первого дома так скверно звучит на наш слух!

U — буква в форме матрицы, сумки, мешка. U — буква, которая выносила нас всех. U — то, чем была Сельма для Джоэля и Лили-Роуз. Безымянная матка. Женшина по имени Uterus.

Обнявшись, вы направляетесь каждая в свою комнату без окон.

В то время как Сельма не хочет ничего знать о тебе, ты все сильнее жаждешь подробностей о ее жизни. Желая все понять о ее прошлом, ее происхождении, ее предках, городе Балтиморе, штате Мэриленд, Африке и рабстве, ты записываешься на курс «Африкана» в Бруклин-колледже. Твои изыскания уводят тебя много дальше содержания лекций. Ты поглощаешь все, что попадается под руку: книги, сериалы, фильмы, романы, эссе, документальное кино, историю, экономику… объедаясь до тошноты ужасами прошлого твоей страны, которое ты все больше воспринимаешь как суть твоей страны, земли, на которой были воздвигнуты все героические статуи Вашингтона, Джефферсона и Пуласки.

Ты пишешь дипломную работу о материнстве в рабстве.

Во время твоих редких визитов в Батлер-холл ты донимаешь родителей разговорами о политике. Достаточно пустяка — и тебя уже не остановить. Рассказывая, например, о своей недавней поездке в Кембридж — Фелиса непременно хотела познакомить тебя с местами своего детства, — ты добавляешь, что, посетив кампус Гарварда, кипела от ярости, и добрых десять минут мечешь громы и молнии в адрес Новой Англии.

— Дело в том, — говоришь ты, повышая голос, — что все западные богатства нажиты воровством. Поэтому, когда выпускники Гарварда торжественно выступают по обсаженным деревьями аллеям среди достопочтенных кирпичных зданий, увитых плющом, в спокойствии своего изысканного кампуса, они попирают ногами головы нескольких поколений афроамериканцев, которые, после того как убивались на работе от рождения до смерти за ноль центов, были брошены в землю, и сегодня их топчут симпатичные молодые студенты в гимнастических шортиках и черных мантиях для выпускных церемоний, в свитерах с латинскими надписями такого-то братства или сестринства.

— Шейна, нельзя так говорить, — произносит Лили-Роуз напряженным голосом.

— Нет, можно, раз я это сказала.

— Нельзя так говорить. Предки студентов Гарварда тоже тяжело работали.

— Речь идет не только о студентах Гарварда, — продолжаешь ты, перебивая ее, — речь идет обо всех! Миленькие маленькие бизнесмены и бизнесвумены, которые расхаживают по Гарвард-сквер и Вашингтон-сквер, миленькие маленькие патроны и их секретарши на Массачусетс-авеню и на Мэдисон-авеню обязаны всем своим ослепительным успехом поту, и напряжению сил, и подавленной ярости, и бесплатной работе под палящим солнцем миллионов мужчин, женщин и детей, чьи предки прибыли из Африки в цепях и которых могли хлестать до крови за малейшее неповиновение, или за секунду рассеянности, или вовсе ни за что, просто из-за каприза их хозяина…

— Не переменить ли нам тему, детка? — говорит Джоэль. — Мы так редко видимся, жаль губить два коротких часика, которыми мы располагаем, поссорившись на тему рабства.

— Я ни с кем не ссорюсь, я излагаю факты. Потому что во время этого визита я как будто получила удар под дых, осознав, до какой степени красивые деревеньки Новой Англии с их ослепительно-белыми церквями и аккуратными домиками, разбросанными среди прекрасных гор, зеленеющих лесов и ухоженных садов, населенные милыми мальчиками и девочками, которые каждое утро отправляются в школу с ранцами за спиной, выросли на всех этих линчеваниях, избиениях, грязи и насилии. Вообще-то повсюду в этой стране лицо гармонии, индустрии и энергии неотделимо от изнанки ужаса и горя: перерезанные цветные глотки и разорванные цветные вагины, оккупированные цветные матки и отрубленные цветные пенисы.

— Шейна, — говорит Лили-Роуз дрожащим от сдерживаемого гнева голосом, — я не могу понять, почему воскресный чай с родителями кажется тебе подходящим моментом, чтобы извлекать на свет самые гнусные стороны далекого прошлого нашей страны!

— Это не далекое прошлое! — вопишь ты и, разбушевавшись, надрываешь глотку еще пуще, крича так громко, что тебе приходится шумно переводить дыхание в конце каждой фразы. — Это происходит ежеминутно, прямо у вас под носом! Достаточно прочесть названия шикарных бутиков в центре любого западного города! Что мы там видим? Сахар и хлопок! Хлопок и сахар! А это значит, что еще и сегодня — вдали от глаз, вдали от мысли — на заводах, которые обваливаются и обрушиваются, — цветные за мизерную зарплату производят дешевые хлопковые футболки, в которых белые смогут играть в бадминтон, и мороженое, которое они смогут лизать, когда им захочется пить!

Следует насыщенная электричеством пауза. Ошеломленный, бессильный и вполне предсказуемый Джоэль снова спрашивает тебя, очень тихим голосом, не хочешь ли ты обратиться за помощью к профессионалу.