Деревушка

— Как сказать, — ответил владелец фургончика, — утверждать ничего не стану. Поджигал он там чего или не поджигал, не знаю, могу только сказать, что две конюшни загорелись и что он к этому имеет какое-то касательство. Огонь, можно сказать, бежит за ним по пятам, как за иными людьми собаки. Он говорил приятным, ленивым, ровным голосом, так что сразу и не разобрать было, что проницательности в нем даже больше, чем насмешки. Это был Рэтлиф, агент по продаже швейных машин. Он жил в Джефферсоне и разъезжал по четырем окрестным округам на своих крепких лошадках, в фургончике с размалеванной будкой, где хранилась настоящая швейная машина. Сегодня он еще здесь, а завтра его потрепанный, забрызганный грязью фургончик с крепкой, хоть и разномастной парой лошадок можно было увидеть уже в другом округе, где-нибудь в тени, а сам Рэтлиф, с ласковым, приветливым, открытым лицом, в чистой синей рубашке без галстука сидел на корточках среди мужчин на перекрестке у порога лавки, или (все так же на корточках, все так же, казалось бы, беззаботно болтая, но на самом деле внимательно прислушиваясь, как выяснялось потом) среди женщин, меж веревок, сплошь увешанных бельем, лоханей и закопченных стиральных баков, у родника или колодца, или же чинно восседал на плетеном стуле на галерее перед домом, любезный, приветливый, учтивый, остроумный и непроницаемый. Продавал он от силы машины три в год, а остальное время приторговывал землей, скотом, подержанным сельскохозяйственным инвентарем, музыкальными инструментами и любым товаром, от которого владелец не прочь был избавиться, переносил из дома в дом, не хуже газеты, новости, собранные с четырех округов, и точно по адресу, с исправностью почты, передавал вести о свадьбах, похоронах и рецепты солений и варений. Он помнил все имена и знал каждого человека, каждого мула и пса на пятьдесят миль вокруг. — Можно сказать, огонь бежал за ними, когда Сноупс подъехал к дому, который ему сдал де Спейн, подъехал вместе со всем своим барахлом, тем же самым манером, что и к тому дому, где они жили у Гарриса, или где там еще, подъехал и говорит: «Заходите», — будто печка, кровати и стулья сейчас сами вылезут и зайдут в дом. Небрежно говорит, но здорово так, запросто, потому как они привыкли кочевать с места на место, а пособить было некому. Ну вот, Эб и тот старший, Флем (у них был еще один, младший, помню, я его где-то раз видел. Но тогда его с ними не было. Или, по крайней мере, теперь нету. Может, они забыли его предупредить, и он не успел выскочить из конюшни), сидят себе на козлах, а две здоровенные девки на стульях в фургоне, а миссис Сноупс и ее сестра, вдова, сзади на каком-то хламе, и похоже, что всем наплевать выгрузятся они или нет, и они сами, и барахло ихнее. Фургон стоит перед домом, а Эб глядит на этот дом и говорит: «Да он под свинарник и то не годится».

Сидя на лошади, Уорнер глядел на Рэтлифа молча, с нескрываемым ужасом.

— Ну ладно, — сказал Рэтлиф. — А потом миссис Сноупс и вдова вышли и стали разгружать фургон. А те две девки и с места не двинулись, знай посиживают на стульях, расфуфыренные, в воскресных нарядах, и жуют резинку, но тут Эб обернулся да как обложит их, они и выскочили из фургона во двор, а там миссис Сноупс и вдова воевали с печкой. Он шуганул их, как пару телок, которые слишком дорого стоят, чтобы взбодрить их как следует палкой, а потом они с Флемом сидели и глядели, как эти две дылды вынули из фургона старую метлу и фонарь и опять стоят, не двигаются, покуда Эб не вытянул ближнюю вожжами по заднице. «Ступайте, пособите матери печку тащить, живо!» — заорал он им вслед. А потом они с Флемом слезли на землю и пошли к де Спейну.

— В конюшню? — воскликнул Уорнер. — Вы хотите сказать, что они пошли прямо туда…

— Да нет же. Это после. Конюшня была после. Они тогда, может, еще и не знали, где она. Конюшня сгорела своим чередом, дотла, тут уж надо отдать ему справедливость. А то они просто пришли в гости, по дружбе, потому что Сноупс уже знал, где его земля, и ему бы прямо начинать пахоту, тем более что май был уже в половине. Вот как сейчас, — добавил он самым что ни на есть невинным тоном. — Впрочем, говорят, он всегда заключает контракты чуть не последним. — Он не смеялся. Лукавое, смуглое лицо с лукавыми непроницаемыми глазами было приветливо и спокойно, как всегда.

— Ах так, — со злостью сказал Уорнер. — Ну, ежели он действует, как вы говорите, то, пожалуй, мне до самого рождества и беспокоиться не о чем. Ну, ну, дальше. Что он делает перед тем, как чиркнуть спичкой? Может, я хоть какие-нибудь признаки вовремя замечу.