У ног Николая стоял пластиковый стаканчик, из которого торчал на нитке бумажный ярлычок от чайного пакетика. Время от времени Коля вытирал со лба пот, между песнями отпивая из стаканчика, и продолжал, продолжал петь… эмоционально, с чувством, надрывая голосовые связки и нещадно терзая струны.
Шабалин завороженно слушал, открыв для себя автора и исполнителя Колю Анисимова — и слушая, вспоминал убийственную грациозность бомбардировщиков, с демонической неотвратимостью раскатывающих в пыль позиции боевиков.
Работу лётчика-штурмовика Коля в своей песне «Грачи прилетели» показывал, что говорится, изнутри. Показывал очень эмоционально — аж дрожь пробирала. Паша поймал себя на мысли, что никогда не задумывался, что происходит в кабине самолета во время выполнения атаки. А ведь по ним с земли в ответ стреляют, и даже иногда сбивают… и каково ему, лётчику, там, одному, в одиночку ведущему бой? И каково ему из этого боя возвращаться?
Николай поднял над собой гитару. В голове звенело: будем жить…
Вернувшись в палатку, Паша растянулся на койке и по привычке прокручивал в голове события прошедшего дня. Поразмышляв над возможностями, раскрывающимися перед электронной разведкой, он незаметно для себя начал впадать в приятную дремоту, которую не могли прервать даже периодически взлетающие самолеты, невесть куда уносящие «бомбы и ракеты» «вколачивать их в цели, словно гвозди», по самому прямому назначенью.
Утром, после инструктажа, доводимого до всех старших планируемых колонн, Паша в строго назначенное время вывел свою «нитку» за пределы базы и устремился на юг, вспоминая, каких вкусных куриц они купили по дороге в первый день своего пребывании в этой стране.
График движения был очень плотный, а будучи старшим колонны, Паша чувствовал за собой всю ответственность, и поэтому ароматных кур-гриль, которых можно было купить в Тартусе, им пришлось миновать.
— И так уже не укладываемся в график, — перед самим собой оправдывался Шабалин.
Время от времени он по связи выходил на старших машин, предлагая увеличить скорость и сократить дистанции, но это помогало мало — колонна шла хоть и быстро, но не так, как хотелось того Шабалину.
— Барс, — в эфире появился Денис Стешин. — Я тут подумал, что если меня вдруг разжалуют за какое-нибудь воинское преступление, например, за мародёрство, из меня замечательный получится матрос-водитель в ДШБ… — эфир не смог скрыть его хохот.
— Да ладно, — подыграл Паша. — Быть тебе старшим матросом…
По общей связи пришло сообщение, что за Аль-Фиргусом боевики обстреляли колонну и уничтожили машину боевого охранения, вышедшую с блока на помощь, все колонны, следующие по трассе номер тридцать два, были остановлены — пока вертолетчики долбили прилегающие к месту засады окрестности, а саперы не провели инженерную разведку опасных участков.
Паша сверился с картой — до блок-поста, перекрывающего перекресток на Пальмиру, оставалось около десяти километров. Несколько раз связавшись со вторым «Тигром» и БТРами, Шабалин напомнил порядок выставления охранения при остановках, порядок действий при обстреле справа, обстреле слева, подрыве первой машины, подрыве в середине колонны. Конечно, он понимал, что проявляет излишнюю суету, но, тем не менее — толи часть ответственности с себя он хотел снять, таким образом, толи действительно удостоверится, что каждый боец знает свой манёвр — он и сам не мог ответить на этот вопрос.
С впереди идущего БТРа Стешин доложил, что видит блок-пост, на котором стоит много машин.
— Приготовиться к остановке, — сказал в эфир Паша. — Что-то сидеть тут совсем не охота…