Дермафория

Приближающийся рой неслышных вертолетов движет через пустыню стену ветра, взметает в воздух громадные песчаные облака, и я слышу, как сталкиваются песчинки, одинокие щелчки разрядов, за которыми, когда вызванные мною воспоминания притянут в пустыню других, последует буря. В бликах далеких молний тени от телефонной будка и динозавра мигают фиолетовым и красным. Тени прыгают, и я считаю – и раз, и два, и три, – но штурмовики-ангелы еще не появились, хотя красные и голубые вспышки следуют одна за другой, беспрерывно и в полной тишине, если не считать принесенного клубящимися тучами пыли пронзительного воя койотов.

Я вижу твое лицо, искаженное, что случалось каждый раз, когда я делал тебе больно, но только теперь оно искажено последним мигом боли, мгновением, после которого твои огненно-рыжие волосы вспыхнули настоящим пламенем, а предсмертный вдох расплавил твои легкие.

Запах дождя бьет по теплому асфальту, звук хлынувших на крышу мотеля струй похож на шум обрушившихся с неба полчищ саранчи. Колотят по обсыпанной гравием рулонной крыше, рассыпаются, занимая точки обзора, проверяют щели – ищут меня. На сей раз они не прячутся, бегут открыто через освещенную чередующимися синими и красными всполохами парковочную площадку – высокие, плотные, тяжелые, в черной, как у жуков, броне, с телескопическими глазами.

Вглядываясь в темноту через щель, я не вижу ни Энслингера, ни Уайта, но все равно отступаю от окна, потому что люди-жуки вот-вот найдут меня, а мне бы хотелось провести последние минуты с тобой, а не с ними.

В тот последний раз я слышал гром – это ты стучала в дверь. Ты приехала в Оз, чтобы найти меня и Отто. Я принял тебя за Бога и отреагировал неадекватно. Последние дни я провел совсем один, без сна и отдыха, а моим последним человеческим контактом был Манхэттен Уайт, который доставил меня в Оз, чтобы я закончил работу. Если бы я поднялся по ступенькам и открыл переднюю дверь, и вышел в привидевшуюся мне грозу, то шагнул бы в твои объятия, и тогда ничего этого не случилось бы. Мы уехали бы на моей «гэлакси», и ты была бы жива.

На этот раз за мной явился Бог. Я знаю, потому что мотель дрожит и трясется, как дрожал и трясся наш домик в далеком детстве; оконные рамы дребезжат от топота ног бегущих по дорожкам ангелов. Красные и синие молнии мелькают слишком быстро, чтобы вести счет, но я все же пытаюсь. И раз, и два, и три… удар грома срывает и швыряет о землю дверь на первом этаже. Мне этот звук знаком слишком хорошо. В какофонии криков слышу свое имя. Вылетает из рамы вторая дверь, трещит третья, и моя комната содрогается от ярости ангелов. Дверь подвала задержала их тогда надолго, но двери проклятого мотеля не выстоят даже против такого скваттера, как я.

Твои сухие пальцы переплетаются с моими, сустав к суставу, рыжий водопад твоих волос накрывает плечо и растекается по груди и спине, твое дыхание щекочет ключицу, твоя кожа сплавляется с моей, наши сердца соприкасаются, и я слышу, как слетает с петель дверь номера 223. Громче уже и быть не может, но тут сапог ангела врезается в дверь номера 225, и треск, словно при ударе грома, рвет уши. Они близко. Так близко, что светляки лезут через щели в стенах и оконных рамах, маленькие красные точки прыгают туда-сюда, то пропадая, то появляясь, но еще не видя меня.

Твои груди прижались к моей спине, губы греют шею, а ладонь накрыла мне живот. Ты была. Ты жила. И если бы в моих силах было сделать тебя нереальной и спасти от той боли, что я причинил тебе, я бы это сделал. Может быть, Бог еще предоставит мне такой шанс, потому скоро мы встретимся и поговорим. Дверь 227 взрывается, разбрасывая щепки, и я слышу, как она ударяет о зеркало в ванной. Жду предваряющего раската, но он теряется в белом шуме бури и кулак Бога влетает вдруг в комнату стекло в окошке ванной брызжет осколками и мерцающие светлячки танцуют на стене передо мной оставляя трассирующий след красной иглой пронзивший вскинувшуюся в воздух серую пелену и дверь моя дверь со звуком которого я боялся с тех самых пор как очнулся неведомо когда летит с петель и лавина дыма дождя и шума прорывается внутрь и вместе с ней вторгаются бронированные черные люди-жуки ангелы – называйте, как хотите, – упавшие с грозовых туч и ветер что они принесли с собой сметает мусор и они швыряют в комнату рой светляков и те летят и падают на меня – теперь по-настоящему, – чтобы вырубить мою вселенную и я не слышу ничего из-за всего этого грохота и в ту последнюю секунду последняя улика растворяется у меня в желудке и уносится с кровью в мозг и перед самым концом за мгновение до того как они отключат мою вселенную часы самого Бога замедляют ход до тихого ледяного шепота и я сажусь возле тебя чтобы все оставшиеся дни смотреть на вечно тающий закат.