Дерни за веревочку (СИ)

Едва трех лет от роду, он пришел в монастырь в сопровождении юной сайни Йины, которой ее мать велела найти для него гнездо. Пока досточтимые выяснили, откуда они явились, прошло почти полгода. Это и понятно: сайни шла по запаху, и они вдвоем, зверь-подросток и человеческий малыш, которому еще слишком рано покидать дом, успели пройти и забраковать "полный след полных следов" разных "человечьих гнезд". Йина рассказывала людям обо всех этих гнездах в обратном порядке, от последнего к первому. Она уставала, начинала путаться и прерываться, и пришлось откладывать продолжение разговора и начинать снова в другой день. В общем, когда определились с домом, из которого мог быть этот ребенок, дома уже не было: ддайг успели найти его раньше. Как и все небольшое поселение. Сайни и люди сражались вместе и вместе погибли: спор за горные долины на самом востоке империи между ними и ддайг шел давно, и те приходили не впервые. В этот раз ддайг хватило, а людей оказалось слишком мало, даже если считать их вместе с сайни. Когда Вейлин узнал об этом, он уже учился в интернате в Городе-Над-Морем. Ему написал об этом досточтимый брат-воспитатель того монастыря, где осталась сопровождавшая его сайни. Больше из его семьи не выжил никто. Вейлином, волчонком, он стал из-за редкого, серо-пепельного, цвета волос. И, конечно, из-за зеленых глаз. На самом деле, для землянина этот цвет глаз довольно обычный - зелено-карие или светло-карие с зеленью глаза при пепельных волосах тут не редкость. Но для саалан, не видевших живых волков никогда, "волк" - это волшебный зверь, спутник старых богов, воплощение ночи, и узнать его можно только по зеленым глазам и серой шерсти. Это сочетание в Аль Ас Саалан встречается даже реже, чем такие беловолосые и темноглазые, как Дейвин да Айгит. Волчонком его сначала прозвали в монастыре, куда его привела Йина, а потом он взял это имя после инициации. О доме он ничего не помнил толком, кроме квамов и сайни, но они всюду примерно одинаковые - кроме той, с которой он шел через степь, конечно. Других таких нет и не может быть. К Йине он приезжал в монастырь раз в год, пока досточтимые не написали ему однажды, что она умерла. После этого он поехал на практику куда-то в Южный Саалан, поработал с рыбаками севера, был переписчиком при монастыре недалеко от столицы, а потом да Шайни начали набирать людей в Новый Мир. Его ничто не держало, и его кандидатуру предложила его настоятельница. В Новый Мир он пришел одним из первых, их забрасывали наудачу, никто не знал, удастся ли им вообще закрепить нить. Но им удалось. Когда порталы стабилизировались, он уже знал о магии этого мира, точнее, об ее отсутствии, больше, чем кто бы то ни было. Его вызвали к магистру с докладом о магической традиции Нового Мира как раз перед первым советом, на котором решался вопрос о формате присутствия. И он едва не потерял дар речи, когда магистр подвинул ему по столу список книги наставлений о Пути, в который был заложен образец узора, который должен быть на его настоятельском фаллине. Вышивать его пришлось уже в Озерном Крае. Разумеется, своими руками. Хорошо хоть, что он успел перед уходом приобрести шерсть для вышивки в тон. Вообще-то это предложение должен был получить досточтимый Айдиш, но магистр сказал, что дурно будет отдавать всю власть в крае одновременно двум настолько близким родственникам. Для Вейлина была важна не столько личная власть, обеспеченная его положением, сколько возможность быть где-то и кем-то, в определенном положении и при конкретном деле, понятном ему самому. Новый Мир давал ему эту возможность, хотя и довольно дорогой ценой. Впрочем, дешево ему ничего в жизни не доставалось. Этот мир пережевал и проглотил уже больше двухсот граждан империи, ставшей ему матерью, в том числе и несколько десятков магов посильнее его. Предыдущий наместник, умный и обаятельный маркиз да Шайни, был в их числе. То, что от него осталось, не было ни магом, ни человеком. Строго говоря, даже как рыба оно было не очень жизнеспособно, это существо, бывшее дворянином и магом когда-то. Теперь этот мир облизывался на второго мага и дворянина, присланного сюда императором на замену первому. Этот, говорят, был покрепче, но с некой трещиной внутри, о которой его предупреждали очень неопределенно. У него был свой конфидент, и Вейлин был скорее рад этому. Но было нечто, с чем наместник колонии мог прийти только к самому достопочтенному.

Так что когда секретарь доложил ему о визите князя, Вейлин уже знал, что наместник "принес ему тяжкое". Сам факт его появления говорил об этом прежде его слов. Вейлин не любил Новый Мир именно за такие дни, но у судьбы не было для него другого места. Он сочувствовал князю заранее. Но не предполагал того, что услышит.

- Досточтимый Вейлин, - произнес князь. - Я нуждаюсь в утешении и прощении, потому что я лишил человека свободы, и намерен держать в неволе, истязать и принуждать исполнить требуемое мной.