Миссис Уайлд оставила невесомый поцелуй на высоком лбу девочки, поправила одеяльце и бесшумно поднялась. Осторожным движением выключила ночник, тихо отошла к окну и зашторила его. Дочь проказливо улыбнулась ей, тут же крепко зажмуриваясь. Молодая женщина, прикрыв на мгновение глаза в порыве умиротворения, вышла из детской. Отец действительно купил тогда сладкую сахарную вату. И они кормили пушистых рыжих белочек, таящихся в ветвях парковых дубов. Все это было. Флоренс тяжело сглотнула, резко вылетая из спальни и гулко захлопывая дверь. С потолка слетел клок паутины, бесшумно оседая на пыльных половицах. Девушка стремительно вышла из дома в сад и, сглатывая жгучие слезы, стала накладывать Каве Иминикум, Фианто Дури, Сальвио Гексиа и Протего Максима. Спасибо, Грейнджер. Золотистые, синеватые и красноватые лучи взлетали ввысь, окутывая заброшенный участок и дом невидимым защитным куполом. Девушка, глубоко вздохнув, вновь вошла в дом, тихо прикрывая за собой скрипучую входную дверь. Зловещая пустая тьма накрыла юную хозяйку затхлой пеленой, оставляя после себя тяжелый смрадный шлейф, который траурной вуалью обволакивал Флоренс, проникая липкими ледяными нитями в воспаленное подсознание. Она, пошатываясь, прошла в пыльную запущенную гостиную, резким взмахом палочки разжигая в покрытом жирной сажей камине жаркое пламя. На обитых деревом стенах мгновенно заплясали теплые огненные блики, освещающие обветшалую мебель, заплесневелые из-за протекающей крыши темные буфеты, грязные вонючие занавески и размытые картины в простых рамах. Девушка расправила плечи, несколько властно огляделась и подошла к заржавевшей, закоптелой каминной решетке. Оранжевый свет опалил худую фигуру приятным жаром, который растекался по всему телу и пробуждал чувство голода. Флоренс присела на более-менее уцелевшее кресло со сломанными пружинами и, вяло осмотревшись, брезгливо подняла с низкого кофейного столика отсыревшие модные журналы (такие матери, как помнила сейчас девушка, приносила соседка справа — разряженная-напомаженная старушка, которая любила Шуберта и Queen). Небрежный взмах палочкой, и вместо огромных и бесполезных статей о том, почему в восемьдесят пятом году морковный оттенок помады был не в тренде, а вот коралловый — в самый раз, на столике стояла кружка горячего черного чая, блюдо с овощным рагу и пара яблок. Флоренс, утолив голод, минут за десять навела в гостиной относительный порядок и разложила диван, постелив на нем найденное в шкафу (слава Мерлину, уцелевшее от крыс) постельное белье. Она скинула с себя это отвратительное платье и достала из своей драгоценной бездонной сумочки (спасибо, Грейнджер) фланелевую пижаму. Девушка кое-как умылась в покрытой плесенью и ржавчиной ванной, распустила волосы и, переодевшись, уже собралась ложиться спать. Но ее вниманием завладела фотография на каминной полке — старая, магловская, в поломанной деревянной рамке. На ней устало улыбалась молодая мать, бережно держащая в руках многослойный белый сверток с красной сморщенной рожицей. Она была в домашнем темно-синем халате из штапеля, с забранными золотистыми волосами, измученная, но необычайно радостная. Отец — худощавый, высокий, загорелый, со взъерошенными черными волосами и обаятельной улыбкой — выглядел ошарашенно-восторженным. Яркие карие глаза сверкали из-за стекол квадратных очков в темной оправе, а сильные жилистые руки, прикрытые до локтей голубой рубашкой, обнимали жену за плечи. Родители такие живые, молодые, искрящиеся счастьем. А в уголке аккуратным бисерным почерком нацарапано: «Добро пожаловать, Флори!». Отец чем-то похож на Поттера. То ли очки, то ли нос, то ли блеск в глазах… При мысли о Гарри в груди у Флоренс болезненно защемило. Неизвестность пугала своей засасывающей холодной чернотой. Что с ним? Что с Уизелом и Грейнджер? Как там Флер и остальные Уизли? Пожиратели сумели разрушить и это. Волан-де-Морт разбивал вдребезги все: семьи, дома, города, влюбленных, отцов и сыновей, матерей и дочерей. Он отравлял мир леденящей тьмой, которая просачивалась каплями грязной крови всюду, вызывая дикую, разъедающую нутро боль. Волан-де-Морт ценил преданность идеалам и верность ему. Ошибок он не прощал. Отсрочивал наказание — да. Но не прощал. И не оставлял никому выбора. Либо ты до гроба служишь Повелителю и соглашаешься на принятие отпечатка вселенского зла, либо в твоих глазах полыхнет зеленым. И были те, у кого не было выбора. И Флоренс, глядя на потрескивающие поленья в камине, знала это. *** Драко Малфой с трудом вдыхал густой, пропахший прелостью сырых каменных стен воздух холодного поместья. Молодой человек, до боли впиваясь худыми пальцами в деревянные перила парадной лестницы, невозмутимо ждал. Силился отстраниться от этого окутывающего чувства омерзения и ужаса, которое преследовало его с тех пор, как это воплощение адского зла поселилось в их доме, осквернив все детство Драко. На уши давила гробовая тишина, которая обволокла весь Малфой-Мэнор черным убийственным туманом, пахнущим кровью и безумными криками жертв. Родное поместье превратилось в гигантскую камеру пыток. Толстые темные стены впитывали в себя вонючий шлейф сотен смертей, отвратный запах тухлятины и гниющих человеческих останков, жуткие вопли, до краев наполненные раздирающей болью и разносящиеся звенящим эхом по всем закоулкам особняка. Этот дом, хранящий мрачное царственное безмолвие, таил в себе безумный истерический хохот одержимой тетки, бесчисленные огненно-алые вспышки, хруст костей и звуки блевотины. Когда Драко проходил через пыточные залы, то его выворачивало от стекающей по гладким стенам липкой горячей крови, от кусков кожи и окровавленных клоков волос, выдранных костлявой рукой Беллатрисы. Его дом превратился в храм смерти и кровавых пыток. Тишину разбил грохот парадных дверей, грязные ругательства Сивого и Розье, мерзкий гогот Селвина и топот ног в тяжелых сапогах. Драко прикрыл глаза, задерживая дыхание и напрягая спину. Шаги разнеслись громовым эхом по лестнице, отражаясь от потолка дрожащим эхом. В нос ударил тяжелый запах пота, смешанный с вонючей грязью и дешевым алкоголем. Драко скривился, открыв глаза и бесстрастно осмотрев измазанную в какой-то еде компанию Пожирателей. Сивый жутко оскалился, обнажив кривые желтые зубы.