Деррида

Именно Жан Риста задумывает и составляет специальный номер Les Lettres françaises, посвященный Деррида, который вышел 29 марта 1972 года. Список авторов статей, размещенных на 12 страницах большого формата, весьма внушителен. Под оригинальной обложкой Андре Массона собрано немало текстов, в том числе Ролана Барта, Катрин Баке-Клеман, Юбера Дамиша, Жана-Жозефа Гу, Роже Лапорта, Клода Оллье, Поль Тевенен и Жана Жене. Последний, не публиковавшийся уже много лет, потрудился во время одного из своих краткосрочных визитов в Париж написать письмо в честь Деррида. Считая Деррида настоящим писателем, Жене цитирует первые строки из «Фармации Платона» и заявляет:

Для нас это введение столь же памятное, как и первая страница «Под сенью девушек в цвету», столь же новое и в то же время оторванное от нас самих Жаком Деррида, который делает его собственным, а теперь – нашим. Оно будет нашим все больше и больше, а его – все меньше и меньше… Первая фраза единственна. Она совершенно единична. Но прочитаем тихонько, с тем же по возможности неслышимым весельем, как у Деррида, просто, руководствуясь игрой слов, и тогда полный смысл фразы тихо тронется и вынесет ее к следующей. Обычный грубый динамизм, который ведет от одной фразы к следующей, похоже, замещается у Деррида тончайшим притяжением, которое обнаруживается не в словах, а под ними, почти что под страницей[607].

По Жене, речь идет, следовательно, о том, чтобы «читать потихоньку. Тихонько смеяться над неожиданным вступлением слов. Принимать сначала то, что грациозно предлагается нам, поэзию. Потом нам будет в качестве награды подан смысл, запросто, как в саду». Эта дань уважения со стороны писателя, которым Деррида восхищается, как немногими другими, не могла его не тронуть.

Ролан Барт тоже написал свой текст в форме короткого письма Жану Риста, отметив при этом, что не может «в полной мере поучаствовать» в номере. Нехватка времени, вероятно, не единственная причина. Барт, очень близкий к Соллерсу, оказался в этот период, когда от каждого требуется занять чью-то сторону, в весьма сложном положении. Тем не менее в этих нескольких написанных им строках восхищение и признание выражены ясно и в полную силу:

Я принадлежу к другому по сравнению с Деррида и, возможно, его читателями поколению, поэтому произведения Деррида застали меня посреди жизни, посреди работы; семиологический проект уже сложился во мне к этому времени и частично был выполнен, но ему грозило так и остаться взаперти, где его удерживали чары фантазма научности. Деррида стал одним из тех, кто помог мне понять, какова ставка (философская и идеологическая) моей собственной работы: он лишил структуру равновесия, он открыл знак: для нас он тот, кто сорвал цепь с крюка. Его работы о литературе (об Арто, о Малларме, Батае) оказались решающими, то есть, я хочу сказать, необратимыми. Мы обязаны ему новыми словами, активными словами (и в этом его письмо является сильным и поэтичным), а также непрерывным разрушением нашего интеллектуального комфорта (того состояния, в котором мы ободряемся тем, о чем думаем). Наконец, в его работе есть что-то недоговоренное, и это притягивает: его одиночество возникает из того, что он собирается сказать[608].