Деррида

Конечно, можно дождаться того дня, когда Деррида станет предметом биографии, и тогда ничто не сможет помешать ей вписаться в традиционное русло этого жанра… Но письмо такого рода, основанное на снисходительности и присвоении, рано или поздно должно будет столкнуться с тем, что работа Деррида, несомненно, подорвала его предпосылки. Можно побиться об заклад, что одним из последних научных или квазинаучных жанров письма, которые подвергнутся деконструкции, будет жанр биографии… Можно ли придумать множественную, расслоенную биографию, а не иерархизированную, иными словами, биографию фрактальную, которая бы уклонялась от тотализующих и телеологических целей, которые всегда руководили этим жанром?[11]

Не отрицая интерес такого подхода, я в конечном счете попытался предложить не столько дерридеанскую биографию, сколько биографию Деррида. Подражательство в этой сфере, как и во многих других, не кажется мне лучшей услугой, которую мы могли бы оказать ему сегодня.

Верность, важная для меня, была другой природы. Жак Деррида незримо сопровождал меня с того момента, как я впервые прочитал в 1974 году его книгу «О грамматологии». Через 10 лет я шапочно познакомился с ним, когда он написал похвальный отзыв на «Право на взгляды» – фотографический альбом, который я сделал вместе с Мари-Франсуазой Плиссар. Мы обменялись несколькими письмами и книгами. Я никогда не прекращал его читать. И вот в течение трех лет он занимал лучшие мои часы, проникнув даже в мои сны, став своего рода коллегой in absentia[12].

Написать биографию – значит пережить личное и порой пугающее приключение. Что бы ни случилось, Жак Деррида отныне будет частью моей собственной жизни, как своего рода посмертный друг. Странная дружба «с односторонним движением», которую бы он не преминул исследовать. Я убежден: биография есть лишь у мертвых. Следовательно, всякой биографии не хватает главного читателя – самого усопшего. И если есть этика биографа, быть может, ее можно определить так: осмелился ли бы он предстать вместе со своей книгой перед своим предметом?

I Жаки. 1930-1962

Глава 1 Негус. 1930-1942

Долгое время читатели Деррида ничего не знали о его детстве или молодости. Самое большее, что они могли знать, – год его рождения – 1930-й и место – Эль-Биар, пригород столицы Алжира. Конечно, автобиографические отсылки присутствуют в Glas[13] и особенно в «Почтовой открытке», но там они включены в текстуальные игры, оставаясь неопределенными и неразгаданными.

И только в 1983 году в интервью с Катрин Давид из Le Nouvel Observateur Жак Деррида впервые соглашается указать некоторые факты. Делает он это с иронией и легким недовольством, едва ли не в телеграфном стиле, словно бы спешит разобраться с этими невозможными вопросами:

Вы только что говорили об Алжире, для вас все началось именно там…

А, вы хотите, чтобы я сказал что-то вроде «Я-родился-в-Эль-Биаре-в-пригороде-Алжира-в-еврейской-ассимилированной-мелкобуржуазной-семье». Это необходимо? У меня это не получится, нужно, чтобы вы помогли…

Как звали вашего отца?

Ну так, у него было пять имен, все семейные имена вместе с несколькими другими зашифрованы в «Почтовой открытке», так что порой их не могли бы прочитать и те, кто их носит, часто без заглавной буквы, что можно поделать с «эме» или «рене» [14]…

В каком возрасте вы уехали из Алжира?

Вот как… Я приехал во Францию в 18 лет. Я никогда не удалялся от Эль-Биара. Война 40-х в Алжире, то есть с первым залпом Алжирской войны[15].