Дервиш света

Переливающиеся, искрящиеся серебряные подвески на лбу, богатые многорядные ожерелья на шее и высокой груди, серебряные с чернью браслеты на запястьях — тогда они вошли в моду и у самаркандских дам, — пальцы в рубиновых и сапфировых перстнях, шуршащий шелк своеобразных национальных радужных одежд… И потрясающий эффект возникновения волшебницы из-под скучной, похожей на какой-то куль паранджи и черной проволочно-жесткой сетки чачвана. Но самое удивительное, что всех потрясло — золотое кольцо в ноздре, розовой, нежной. Подобное мы до того видели лишь на картинках в книгах о путешествиях по Индии и Зондским островам…

Перед таким ошеломительно экзотическим зрелищем совершенно бледнела маленькая фея Наргис, тоже в очень живописном платьице и с сорока черными косичками. Ни яркий ее румянец — красного яблочка, ни глаза — черные звезды, ни пунцовость губок не производили на мальчиков впечатления. Девчонка пусть играет в куклы с сестрами. Мальчики же ограничивались довольно безобидными насмешками над тем, что девочка щеголяет в шелковых шароварах, за что получали замечания от мамы.

Про Юлдуз в семье доктора говорили шепотом: «Измучена. Истерзана жизнью. Уходит в паломничество. Разочарована в людях, в жизни. Безутешна!»

Но «советы женщины годятся женщине». Сыновьям доктора Юлдуз казалась героиней романа, образцом нравственной чистоты, самоотверженности. У нее было горячее сердце, смелый, проницательный ум.

Многое, что не предназначалось для мальчишечьих ушей, все-таки из разговоров взрослых они слышали, и это только увеличивало их восторг.

Юлдуз вела себя бурно, переменчиво. То кидалась обниматься с Ольгой Алексеевной, то принималась рассказывать скороговоркой, смеясь и плача, о Тилляу, то впадала в мучительные раздумья, из которых ее не выводили ни обращения к ней, ни требовательный голосок дочки Наргис.

Словно опомнившись, она вдруг хватала на руки девочку, тискала ее, целовала и тут же довольно небрежно отстраняла от себя.

— Несчастная! Сиротка! Отца не знаешь! Что-то с тобой, доченька, будет?

Ольга Алексеевна считала неудобным задавать вопросы. И только удивленно поглядывала на раскрасневшуюся, по-прежнему прекрасную Юлдуз. Вообще Юлдуз пребывала в каком-то ликующе возбужденном состоянии.

Ольга Алексеевна поняла: Юлдуз тоскует о Сахибе.

Юлдуз, не стесняясь, рассказывала:

— Сколько я горюю о нем! Вершины гор затянул туман. Сердце мое сдавило горе. Я расцарапала острыми ногтями уши, щеки.

— Опять-таки восточная риторика, — заметил тихо Иван Петрович. — Щеки у вас — распустившаяся роза. Вроде никаких шрамов не видно.

— Несчастье! Беда мне! Раковина творит жемчужину. Чтобы родить, надо дать себя уколоть. Что мне дочка? Отец ее на другом конце света. Сухой пучок степной травы я!

— Ну, он и сухой благоухает! — чуть иронически протянул доктор.

Он не совсем понимал, что теперь с Мергеном, но сочувствовал тилляускому охотнику, рыцарю гор. Мало что там было у Юлдуз с Сахибом. Но сейчас-то Юлдуз — жена Мергена. А она, видите ли, тут устраивает поминки по первому супругу, бросившему ее с ребенком.

Иван Петрович торопился. Ему надо было ехать в военные лагеря на работу.

— Не приду в себя от удивления, — сказал он на крыльце провожавшей его Ольге Алексеевне. — Мерген ничего не сказал. Не пойму. Может быть, поймешь ты — женщина. Позаботься о безутешной Ширин. Про таких восточные поэты говорили:

Глаза ее — фейерверк,
Зубы — белые мечи.
Слюна — яд. Кровь — огонь…

А покинутая влюбленная встретила вернувшуюся в столовую Ольгу Алексеевну новым потоком страстных жалобных слов:

— О, злой и безжалостный мой господин Сахиб! И злые нас разлучили! Чтоб на них черная оспа напала! Мы с моим Сахибом подарили в час разлуки друг другу пряди волос, окуренные душистой амброй, опрысканные розовой водой. О! Никогда мы не были счастливы… Наше счастье — это лишь молчание несчастья. Ад и рай в моей душе!

Ольга Алексеевна поила очаровательную Наргис чаем с вареньем и, вслушиваясь в поток слов, старалась понять, чего хочет Юлдуз. Зачем она приехала в Самарканд?

И, наконец, несколько слов, невзначай брошенных среди риторических возгласов и экзотических изречений, приоткрыли завесу.

Оказывается, Юлдуз стало известно, что, неожиданно уехавший из Тилляу и не подававший о себе вестей Сахиб Джелял жив и здоров. Недавно в Тилляу приезжал, после нескольких лет отсутствия, господин тешикташский муфтий. Он привез немало новостей, в том числе и самую удивительную: бывший владелец горной курганчи — Сахиб Джелял — живет в Бухарском ханстве и, более того, является одним из приближенных Саида Алимхана, недавно взошедшего на эмирский трон. Эта весть не оставила Юлдуз равнодушной. Она убедила Мергена, что ей надо поехать в Самарканд. Нашла какой-то предлог. И вот она с дочкой здесь.