Дервиш света

«Мир голода. Мир денег. Между ними нет и невозможно согласие! А она совсем не наивна, наша Юлдуз. И какие чувства! Она знает душу своего отца Пардабая-Намаза. Она истая дочь своего отца-бунтаря».

Доктор тронул шпорами бока лошади, но тут же натянул узду, Юлдуз снова ухватилась за поводья.

— Отец! Я забыла, у меня для вас одна хабар есть! Совсем забыла.

Она как всегда мешала русские слова с узбекскими.

— Одна хабар? — встрепенулся Иван Петрович. — Что за «хабар»? Какие у тебя, Юлдуз, новости?

— Мне Георгий-ака говорил: «Ты едешь в Самарканд, увидишь доктора, скажи ему: «Геолог жив. Здоров…» Он не очень здоров, но так сказал.

— Тс! Ты, сорока! — доктор невольно огляделся и остановил взгляд на калитке окраинного дома, за которой чувствовалось движение. — Вот это новость! И ты видела его, Георгия? Где? Когда? И ты разговаривала с ним? Поразительно! Где же ты с ним встретилась?

Растерянно Юлдуз опустила свои чудесные глаза и почему-то покраснела:

— М-мм хм-м!

— Где он? Разве он в городе, в Бухаре? И ты молчишь?

Доктор вспомнил обстоятельства исчезновения из обоза Георгия Ивановича у Даргомского моста, свое предположение, что он ушел в Кафар-муры. Но там-то, когда Алеша и Миша позже побывали в пещере, его не оказалось. Прошло почти два года, как Геолог исчез. И вот такая неожиданная весточка о нем.

— М-м, хм-м! — смущенно мыкала и хмыкала Юлдуз. И признаков словоохотливости не осталось.

— Что ты мычишь, Юлдуз! Говори толком! Он взаправду здоров?

— Слава всевышнему, он здоров.

— Ты не знаешь, что он делает в Бухаре? Где ты его там видела?

Голос свой доктор снизил до шепота.

— О, у моего господина много дел… большие дела.

— У твоего господина?

— Да, я его раба.

— Час от часу не легче. Он стал твоим господином? Ничего не пойму. Говоря яснее.

— Да!

В недоумения доктор расспрашивал Юлдуз, но она лепетала что-то маловразумительное: у нее есть все основания уважать Георгия-ока. Он достойный, он мудрый.

Но при чем тут «мой господин»? Впрочем, если Юлдуз так назвала Георгия Ивановича, не удивительно. Для простой кишлачницы всякий городской человек являлся господином.

И все же непонятно.

— Задаешь ты, Юлдуз, мне загадки. Скажи лучше — едешь ты к Ольге Алексеевне? Там ты расскажешь подробнее про Георгия Ивановича.

— Нет. Я поеду к своему господину.

И тут доктор задал вопрос:

— Где он живет в Бухаре? Ты знаешь, в какой махалле, в чьем доме? — Юлдуз ничего не ответила. — А ты?

Вопрос был довольно нелепый. Доктор думал, что Юлдуз вернулась к своему мужу визирю Сахибу Джелялу, и уж, наверное, все в Бухаре знали обиталище визиря.

Тут же в голову его пришла одна странная мысль. В Гиссаре доктор и Сахиб Джелял долго были вместе, а Джелял ни разу не упомянул в разговорах имени Юлдуз. Тогда доктор не задумывался над этим. У него и без того хватало забот.

Вообще же ничего странного в этом нет. У мусульман да и вообще у восточных народов не принято, даже запрещено обычаем, говорить о женах и о делах ичкари.

И сейчас вопрос доктора тоже следовало бы, с точки зрения правил восточного тона, считать бестактным и неуместным.

Но Юлдуз все же ответила в крайнем смущении:

— Георгий Иванович… живет в подворье святейшего муфтия, того самого, из Тилляу. В махалле.

Она назвала махаллю и в полной растерянности убежала.

Сколько ни звал ее доктор: «Дочка! Юлдуз!», — она не вернулась. А ему так хотелось послать с ней в Бухару Георгию Ивановичу хоть маленькую записку.

«Все к лучшему. А вдруг полиция заподозрит? Впрочем, Юлдуз змейкой проскользнет. Вон какая она быстрая и отчаянная».

Он придержал на обрыве коня и долго смотрел на север.

Там два неба: одно голубое, другое темно-синее. На его фоне чернел, словно прокопченный в уголь, силуэт величественного верблюда.

Верблюд тоже смотрел на север, туда, где за густой полосой зелени Зарафшанского оазиса высились похожие на синие верблюжьи горбы высокие горы — пирамиды Тохку и Хаятбаши — главные вершины Нуратинского хребта, отгораживающего самаркандские сады и поля от знойных пространств пустыни Кзылкум, куда бежал Пардабай-Намаз. Не этого ли самого верблюда видел доктор не так давно во дворике Намаза?

Не хотелось доктору отрываться от величественного зрелища бесконечных просторов, наводящего на размышление о тщете человеческого существования, на тревожные мысли, навеянные разговором с Юлдуз, разговором, полным беспокойства и недомолвок.

Конечно, для Юлдуз дело идет о жизни и смерти отца. Намаз оказался между молотом и наковальней. Своим заступничеством за простой народ он вызвал злобу имущих. И это же поставило его вне закона. Он внушал одинаковый ужас и богатеям и чиновникам. Его травили, его ловили, и он мог положиться лишь на резвые ноги, своего скакуна.

А простые люди? Беднота! Батраки! Пастухи! С замиранием сердца, в страхе они следили за каждым шагом своего героя, помогали ему укрываться в зарослях тугаев, среди песчаных барханов, в горных ущельях.

Но почему Юлдуз все время говорит о «своем хозяине», о «господине»? И при чем тут Геолог? И что тут общего у Геолога с Намазом? Нет, тут что-то другое.

В раздумья доктора вдруг ворвались слова: