Дервиш света

И Сахиб Джелял имел возможность продолжать знакомить гостей со всеми, кто окружал трон Бухары: удайчи наблюдает за порядком и исправностью служб двора, курчи-боши — начальник склада пороха, свинца и патронов, караул-беги — следит за охраной на дорогах, по которым следует куда-либо эмир со своей свитой, тупчи-боши отвечает за охрану, зинданбан — начальник дворцовой тюрьмы.

— Во дворце тюрьма?

— А как же! Мало ли кто провинится из придворных, ну и из тех, кто обитает в эндеруне. Гнев эмира страшен. Да вон видите? Там за портьерой… вы его видели, джаллод Болуш, — тут визирь Сахиб Джелял понизил голос. — Теперь он не лезет вперед. Эмир запретил. Неудобно все-таки в наш XX век… На диване присутствуют гости, иностранцы. Приказано Болушу-джаллоду стоять за занавесом. У него и отец палач. И дед палач. И нельзя, чтобы он не присутствовал. Так повелось, так и будет.

— Увы! — продолжал визирь Сахиб Джелял словно в раздумье. — Неподвижность жизни мусульман на протяжении веков подобна одеянию ребенка, которое напяливает на себя взрослый мужчина. А что удивляться и возмущаться, глядя вот на них, — он кивнул в сторону придворных, застывших в напряженном ожидании. — Были мы и в Петербурге в Зимнем дворце. Разве там не то же? Где собаке дадут мясо, там она и лает. Каждый смертный — раб своих желаний… Пыжится, надувается от спеси. А если ему и попадет по зубам или по спине, божья дубинка звука не имеет.

В заключение он еще добавил:

— О, аллах, ты виновник всех причин! Пришлось вам, господин доктор, присутствовать у подножья трона величия. Величия нашего несчастливого государства. Смотрите! Вы видели народ, вы видели райя — стадо. Вы видели рабов, теперь смотрите на господ, на столпы трона. На самого халифа. У нас тысяча пахарей — рабы одного бека; один пахарь имеет тысячу баев-хозяев. Безропотные, лишенные языка, рабы. А что эмир? Даже если все мусульмане отвернутся от эмирского престола, и то господин Сеид Алимхан не пошевельнет бровью. О, аллах терпеливый! О всепрощающий!

— Но так ведь не может продолжаться! — вдруг вырвалось у доктора. Он дал себе слово ничем не выражать своих мыслей, пока он на территории Бухары, ничему не удивляться, ничем не возмущаться. И все же не выдержал.

— Кроме гнева божия, есть еще меч и огонь! — сказал визирь Сахиб Джелял.

Что он имел в виду? Что скрывалось в его словах?

Но тут возникла суета. Все замершие было, застывшие шелко-полосатые, золототканые халаты зашевелились, задвигались и валом повалили в сторону золотого трона, все преломили поясницы в земном поклоне.

Чей-то зычный голос глухо, но очень гулко отдался в спертой атмосфере зала:

— Да убережет вас бог от злобы! Вознесите же молитвы к престолу!

Возглашал, кажется, на этот раз о предстоящем приходе эмира чуть ли не сам кушбеги. Эмир явно хотел ошеломить присутствующих. Торжественность приема русского доктора все затмит: и горе и трагедию каратагцев, заставит стереть в памяти то плохое, что допустили эмирские чиновники, и помнить только о великих милостях.

Эмир забыл: «С угля черноты не смоешь даже розовой водой».

И как не вспомнить было доктору эти слова бухарского поэта Сабира, когда именно сегодня, в день его приезда, на площади состоялась казнь трех каратагцев-бунтарей. Едва ли это можно назвать простым совпадением, тем более, что об этом уже ему шепнул предупредительный мехмондор.

В высокие зеркальные окна парадного зала заглядывали глиняные башни на синем бездонном небе. Золотистая, почти шафрановая дымка затягивала плоские, поросшие жухлой, рыжей травой крыши Бухары. В тусклом свете солнца, ползущего медным круглым тазом к зениту, вставали далекие купола и минареты…

Сквозь тесно сгрудившуюся толпу халатов и чалм ходжей, беков, торговых коммерсантов, каких-то европейцев во фраках, военных в погонах, евреев в ермолках, персов в каракулевых куляхах, индусов в тюрбанах, туркмен в папахах «в три барана», хакимов в черных халатах, афганских вождей во всем белом, казахских князьков прокладывали путь доктору с сыновьями и визирю Сахибу Джелялу два муллозима с длинными посохами.

— Извините, — хрипло бормотал коротконогий, сочащийся жиром от духоты и усердия мехмондор, — никакого порядка с этими подхалимами и лизоблюдами. Хоть палками колотите. Господин визирь — вы могучий ум. Вы и днем видите звезды. Прикажите разогнать! Навести порядок. Ох! На земле, тучной милостями эмира, растет всякий бурьян.

Наконец они вырвались на открытое пространство, на гигантский текинский ковер, сажен десять в длину, постланный через весь зал до трона, высившегося золотым аляповатым сооружением в конце курынышханы.

Только тут доктор смог немного оглядеться. Поразительная встреча! В толпе доктор заметил внушительную чалму — так небрежно может повязывать ее человек, который много лет не видел себя в зеркале.