Дерзание

«Маятник!» У фронтовика Юргезова пуля вошла в правую теменно-затылочную область и там осталась. Прошло одиннадцать лет… За это время солдат-узбек перенес немало страданий. Иван Иванович сделал ему рентгеновское исследование, и оказалось, что пуля перемещалась в мозгу при различных положениях больного: ото лба к затылку и обратно. Сначала решили, что она свободно «плавает» в боковом желудочке, потом Аржанов высказал предположение, что пуля «висит» на ножке, образовавшейся постепенно из оболочки. Операция была связана с большим риском, так как предстояло вскрыть стенку желудочка, заполненного жидкостью, циркулирующей по головному мозгу и каналу позвоночника. Даже «провисание» опухолей и осколков через стенку крайне опасно, а тут пуля болталась в самом желудочке! Невозможно представить состояние больного, прожившего с этим маятником в голове больше десяти лет!

— Теперь мы будем оперировать и его, — тихо сказал Иван Иванович.

Он опять вспомнил Варю. Ведь она объяснила неудачную операцию Наташе тем, что он отошёл от нейрохирургии. А разве он «отошел»? Конечно, он активно вторгся в новую область хирургии, но разве от этого его квалификация пострадала? Нет слов — нагрузка невероятно тяжела, и он справляется с нею только благодаря богатырскому здоровью и волевой собранности, но зато познакомился с методом оживления при клинической смерти, овладел в совершенстве сшиванием кровеносных сосудов, вплотную подошел к проблеме искусственного охлаждения во время операции. Зачем больному переживать всю муку пробуждения после наркоза, если ее можно смягчить?

Разве Бурденко не интересовали бы теперь все эти проблемы, если они, находясь еще в зачаточном состоянии, уже волновали его? Недаром он в свое время пригрел у себя в институте Белова с его лабораторией! После смерти Бурденко Белову очень трудно приходилось: его осмеивали, и шельмовали, и даже увольняли из научных учреждений. Помогли ему, как и Зябликову, только в Центральном Комитете партии.

— Вы сами-то о Сибири не скучаете? — спросила Ивана Ивановича Софья Шефер, выходя вместе с ним в коридор.

— Иногда думаю. Совсем неплохо получить там должность главного хирурга областной больницы и кафедру хирургии в медицинском институте! В Приморске, например, или в Укамчане. По-моему, очень даже неплохо! Хотя нас теперь наверняка сосватают в будущий институт грудной хирургии. А мне нравилось работать на Севере! — На лице Ивана Ивановича появилась улыбка, и он весь удивительно преобразился и похорошел в этот момент. — Я испытывал огромное удовольствие, работая на периферии, откуда до столичных клиник ой-ой как далеко! Невозможно ведь всем приезжать сюда, и давно пора по-настоящему создавать на местах то, что нужно людям.

Софья только вздохнула:

— Вы правы, конечно, хотя до осуществления вашей мечты тоже ой как далеко! Тем не менее у хирургии огромное будущее.

— Нет, уж если говорить о будущем, то, мне думается, оно принадлежит не нам, а терапевтам, — убежденно возразил Иван Иванович. — Сейчас терапия — однокрылая птица без нас, хирургов. У нее масса лекарств, но мало средств, бьющих по специальной цели. Сейчас вся выручка — пенициллин. Воспаление легких, например, при нем не страшно. Стрептомицин бьет превосходно по туберкулезному менингиту: при активном его использовании прежняя стопроцентная смертность сведена почти к нулю. А дальше? Ангины? Ревматизм? Гриппозные заболевания, не говоря уже о раке! У нас до сих пор нет средства остановить рвоту при спазмах пищевода. И все-таки будущее принадлежит терапии! Надо искать пути общего оздоровления больного. Для этого потребуется комплекс лекарств. Вот взять рак… Разновидностям его нет счета, но при любом виде обмен веществ у больного нарушен и жизненный тонус понижен, а сам больной похож на провод, в котором нет тока. Как зарядить его снова энергией? Где взять датчики этой энергии? Тут должны сказать свое слово биофизики в содружестве с терапевтами. Острейший вопрос не висит на ноже хирурга, мы резали уже предостаточно!

Иван Иванович остановился, посмотрел на своего невропатолога. Видно было, что взвинчен он не на шутку: глаза его искрились, румянец играл на впалых щеках, и Софья невольно подумала, что этому человеку износу не будет.