Держать строй

Глеб допил залпом оставшуюся в кружке воду, вернул ее Тхангу, потом натянул сапоги и, поднявшись на ноги, потопал к выходу. Отодвинув полог, он вышел наружу и застыл, глядя прищуренными глазами на солнечный диск, наполовину скрывшийся за горизонтом. Волкову захотелось в раздражении постучать кулаком, но мягкая стенка шатра для этого не годилась, а стучать по собственному лбу – голова и без того болела. Зато теперь он выяснил причину собственного ужасного состояния. Виной всему был закат. Такое и на Земле с ним случалось несколько раз, когда, заснув днем, он просыпался на заходе солнца с гудящей, налитой свинцом головой и аморфным по своему ощущению телом. Хорошего мало, теперь как минимум ближайшие полчаса он будет ни на что не способен. Даже мозги толком не будут работать.

Прикрыв глаза, он растер виски, помассировал надбровные дуги, медленно и осторожно размял наклонами и поворотами шею, сделал несколько глубоких вдохов и вернулся в шатер. Следовало до прихода офицеров привести себя в порядок, чтобы не светить заспанной физиономией и мятой одеждой.

За время его недолгого отсутствия Тханг успел зажечь несколько ламп и поставить на самодельный, неказистый с виду, но крепко сколоченный табурет наполненный водой таз. Благодарно ему кивнув, Волков сбросил куртку, тут же утащенную орком, стянул следом помятую, пропитавшуюся потом рубаху и с видимым наслаждением плеснул водой в лицо, смывая остатки сна. Следом пришел черед шеи, потом, черпая воду горстями, окатил спину, грудь и бока.

Освежившись, он почувствовал себя гораздо лучше и двигался более уверенно, хоть и осторожничал, стараясь по-прежнему не совершать резких движений. Вытерся куском полотна, надел свежую рубаху, куртку, уже очищенную заботливым Тхангом от пыли, и присел возле стола, плеснув себе в кружку еще воды из кувшина.

Оставшееся до прихода офицеров время тянулось ужасающе медленно, и, чтобы отвлечься, Волков задал вопрос единственному соратнику, который был в курсе его иномирного происхождения, и не удивился бы его незнанию:

– Слушай, Тханг, я никак не могу понять логику некоторых действий офицеров. Когда я выступал за более качественную подготовку бойцов и, как следствие, повышение их шансов выжить в этой войне – ветераны меня поддержали. Это логично. Они сами солдаты, и данные действия будут и в их интересах. Я и сам бы в свое время не отказался… Впрочем, не важно, вернемся к нынешним событиям. Итак, желание сберечь бойцов понятно. И тут же Граул предлагает для устрашения остальных забить до смерти пару десятков новобранцев. Не кажется ли, что одно противоречит другому? Или это я чего-то не понимаю?

– Ну, противоречий тут действительно нет. Каждый солдат будет поддерживать все начинания командования, если оно не будет стремиться использовать их в качестве мяса. Любой здравомыслящий офицер, особенно из числа выслужившихся из низов и на своей шкуре познавший солдатское бытие, будет стремиться сохранить как можно больше военных жизней. Но для любого ветерана новобранец – не боец. По крайней мере, пока не переживет хоть пару боев. А значит, и жизни их, по разумению любого ветерана, ничего не стоят.

– Поня-а-а-атно, – протянул Глеб, в растерянности. – А что…

О чем он хотел спросить, так и осталось неизвестным, потому что именно в этот момент в шатер, отодвинув закрывающий вход полог, шагнул прибывший раньше остальных Раон, и Волков вынужден был отложить расспросы на потом.

Поприветствовав командира, префект устроился поближе к горящей лампе, разложил перед собой ворох притащенных бумаг и закопался в них с головой. Лишь время от времени раздавалось его невнятное бурчание да слышался скрип пера по бумаге, когда он принимался что-то яростно строчить.

Нехорошо, конечно, злорадствовать, но когда тебе хреново, настроение могут поднять страдания ближнего твоего. Это в природе человека, и этого не изменить. Даже самый высокоморальный и сострадательный человек хоть раз да испытывал подобное чувство. Вот и Волков не избежал подобного. Несмотря на уважение и дружескую симпатию к Раону, он, зная нелюбовь префекта к бумажной работе, но вынужденному заниматься ей в силу должностных обязанностей, почувствовал, как настроение резко пошло вверх, и даже головная боль утихла. Стараясь удержать лицо, Глеб сжал губы, так и норовившие растянуться в ехидной ухмылке, но занятый борьбой с одной непослушной частью лица, с удивлением отметил, что другие части тела тоже решили поучаствовать в веселье, и уже пальцы правой руки выстукивают по столу бодрый мотивчик.

Раон бросил на него быстрый взгляд, но промолчал и вернулся к работе, разве что движения пера стали более дерганые.

Чертыхнувшись про себя, Глеб прекратил стучать пальцами. Повисла неловкая тишина, нарушаемая лишь шорохом бумаги да скрежетом пера. Неловкий момент был прерван громким спором Капля и Гроха – за что Волков был им благодарен, – ввалившимися в командирский шатер.

Зато Раон нашел на ком сорвать накопившееся раздражение:

– Заткнулись оба! Чего раскудахтались?!