Держатель знака

– Неоднократно. У него, например, в операционной висит икона. Естественно, было распоряжение снять. Сняли. Приходит Воино-Ясенецкий на работу – иконы нет. Так что он тогда делает? «Я, – говорит, – как главный врач, отказываюсь в такой операционной оперировать сам и запрещаю всем хирургам». Полдня проходит – все операции прекращены…

– Ну распоясался докторишка! И что? Стал-таки оперировать без иконы?

– Нет… Во второй половине дня привезли жену товарища Волгина, с тяжелым случаем… Необходима была срочная операция. Понимаете, если его и расстрелять – жену товарища Волгина этим не спасешь… Пришлось повесить обратно.

– М-да… Как же это получается – почему он до сих пор не у вас? Почему нужен мой приезд для того, чтобы забрать этого попа?

– Он незаменимый хирург.

– Незаменимых людей нет, Зуркин… А какой он там хирург – это еще надо разобраться… Пожалуй, и начнем с допросов врачей.

Худощавый молодой человек лет двадцати трех– двадцати четырех в белом парусинковом костюме. Лицо бледное, нервное. Светлые волосы, голубые глаза Тонкие музыкальные пальцы.

– Эттор Дмитрий Осипович? Студент-медик, проходите стажировку в городской больнице?

– Совершенно верно.

– Нас интересует Ваше мнение о главном враче больницы.

– Мое мнение? Это, знаете ли, забавно.

– Без интеллигентских штучек! Отвечайте четко и ясно. Что представляет из себя Валентин Воино-Ясенецкий как врач?

– Вы не медик, поэтому все равно не сможете этого понять… Как хирург отец Валентин… да таких хирургов не бывает! Не бывает, и все. Это сверхъестественно. – Молодой человек негромко засмеялся. – Чтобы Вам было понятнее – расскажу небольшой эпизод, связанный со мной. Когда мне довелось в первый раз ассистировать отцу Валентину, я упал на операции в обморок, как институтка… Оперировали острый живот… Тут нужен большой разрез – ведется тщательно, медленно, чуть-чуть не туда, и будут задеты важнейшие органы… А отец Валентин подошел к пациенту и – не глядя! – полоснул в один взмах… Как мечом рассек… Вечером вызывает меня в свой кабинет. «Что же, – говорит, – у Вас, юноша, нервы для хирурга слабоваты? Не годится… Будете еще ассистировать – покуда не привыкнете к моей манере». Я говорю: «Простите, Бога ради, но я не постигаю – ведь Ваша манера по меньшей мере рискованна! Как Вы не боитесь полосовать по живому, как в анатомичке?» Засмеялся: «Возьмите с полки любую книгу». Я взял Спенсерову «Биологию», протягиваю ему… Берет лезвие. «До какой страницы ее разрезать?» – «До… сто пятьдесят первой». Открывает на первой странице и проводит по обрезу бритвой… «Теперь ищите свою страницу». Нахожу – сто пятидесятая еще надрезана, на сто пятьдесят первой – только вмятинка… Так-то вот. С тех пор я уже на двадцати операциях ассистировал – но до сих пор на его операцию иду как на чудо. Да и не только я – все так.

– Что можете сказать о его политических взглядах?

– Какие бы то ни было показания давать отказываюсь. Не осведомлен в данном вопросе.

Петров Семен Иванович. Коренастый, тучный, потеющий, отдыхивающийся мужчина средних лет с ухватками армейского фельдшера.

– Что Вы можете сказать о Воино-Ясенецком как о хирурге?

– Так Вы за этим меня от больных оторвали? Если Вам, товарищ комиссар, или, извиняюсь, как Вас там величать, делать нечего – то у меня дел по горло… Какой хирург Воино-Ясенецкий? Да у любой бабки на базаре спросите – и та ответит какой. Чем людей отрывать…

– Нас интересует мнение специалистов.

– А что Вы в этом, извиняюсь, поймете? Будь Вы медик, я бы вам и отвечал как медику… А так что я могу сказать? Что если б у него руки были как есть бриллиантовые, и то бы меньше стоили, чем теперь… Таких рук во всей России других нет… От трепанации черепа до операций на глаза – нет такого места, чтобы он не смог прооперировать, во всем человеческом теле… Но тут опять же медиком надо быть, чтобы понять…

– Каковы его политические взгляды?

– Извиняюсь, не интересовался. Еще вопросы будут? Меня больные ждут.

Сухоцкий Иван Петрович. Моложавый, бодрый, желчного склада человек лет шестидесяти пяти. Седая бородка клинышком, элегантная трость. В разговоре – старомодная предупредительность, то и дело немного утрируемая, что ненавязчиво подчеркивает не слишком восторженное мнение о собеседнике.

– Воино-Ясенецкий? О, на отечественном медицинском небосклоне это звезда первой величины, да-с! Крупнейший теоретик – если угодно знать, его еще юношей первейшие российские эскулапы прочили в чистую науку… Он же – почитая себя не в праве зарывать в землю сверхъестественные свои дарования практика – обрек себя на каторжный труд земского врача… Науки, однако, не оставил, да-с… Истинный энтузиаст и хирург от Бога.

– Что Вам известно о его политических взглядах?

– Извините великодушнейше – не интересовался.

– Но может быть, случайно, в разговоре…

– Решительнейшим образом не припоминаю.

– Значит – не припоминаете? И случая, когда Ваш Воино-Ясенецкий отказался лечить комсомольца, вы тоже не припоминаете?

– Отчего же-с, превосходно припоминаю.

– Чем был мотивирован отказ?