Держава

В середине ноября, прогулявшись перед обедом и подышав свежим воздухом, Максим Акимович Рубанов не спеша подошёл к губернаторскому дому и привычно кивнув часовым, сделавшим винтовками «на караул», поднялся на второй этаж, где, пройдя сквозь толпу приглашённых на обед, столкнулся с высоким стройным генерал-адьютантом – единственным из военных одетым в черкеску с газырями, подпоясанную узким поясом с кинжалом и с ярко-алым башлыком на плечах, который, сняв, тут же передал подлетевшему скороходу, давнему рубановскому знакомцу.

– Ваше высочество, простите, что сразу не признал вас, – улыбнулся брату императора Максим Акимович.

Ответно улыбнувшись и кивнув на полупоклон отставного генерала, великий князь демократично пожал ему руку и, перебросившись парой вежливых, ничего не значивших фраз, прошёл в столовую

После обеда государь пригласил брата и Рубанова в кабинет, побеседовать и выкурить по папиросе.

– Михаил, тебе очень идёт черкеска, – улыбнулся младшему старший брат. – Курите, господа, – пододвинул гостям портсигар.

– И особенно Георгиевский крест на ней, – закурил папиросу Максим Акимович.

– Заслуженная награда, – тоже закурил император. – Кавказская туземная конная дивизия под началом Михаила Александровича проявляла удивительную стойкость. Там, где они оборонялись, враг не мог заставить их отступить. Кавказские полки с честью выполняли поставленную перед ними боевую задачу. Если получали приказ наступать – враг был повержен и бежал с поля боя. И, что немаловажно, в шесть полков «Дикой дивизии», как её прозвали в просторечье, пошли по собственному желанию, а не принуждению, самые смелые и воинственные представители горских племён, освободив Кавказ от «горючего материала». В отличие от русских, у них не наблюдалось ни одного случая дезертирства.

– Как можно дезертировать, опозорив свой род, если ими руководил родной брат Белого Падишаха, – загасил папиросу Рубанов.

– Горцы, бывшие дотоле врагами империи, покорившей когда-то их племена, перестали быть ими, отдавая свои жизни за Россию и гордясь этим, – дотронулся до рукояти кинжала Михаил Романов. – Последний имам Чечни и Дагестана – Шамиль, ожесточённо воевал с нами, и пленённый, был окружён почётом – в знак уважения к его доблести ему оставили оружие. Долго жил в Калуге, а жизнь окончил в Мекке, куда разрешили ехать на поклонение. Сын его на совесть служил России, и даже был флигель-адьютантом у нашего деда – Александра Второго. И сейчас многие сотни всадников, как называют в Дикой дивизии нижних чинов, награждены Георгиевскими медалями «За храбрость» и Георгиевскими крестами. Причём боевые награды кавказскими горцами очень ценятся, но принимая от меня крест, они всегда просили, чтоб он был не с птицей, а с храбрым джигитом, – рассмеялся Михаил. – По твоему указу, господин Белый Падишах, кресты для мусульман чеканились с двуглавым орлом, а не с Георгием Победоносцем.

– Это ещё задолго до меня Высочайшим приказом установили, чтобы Георгиевские кресты для тех, кто исповедовал ислам, выдавались с государственным гербом, а не с изображением Святого Георгия. Я и не знал, что для них он «храбрый джигит», – улыбнулся Николай.

– А в Думе есть болтливый джигит – Милюков, – нахмурился великий князь. – Это же надо такое наговорить с думской трибуны… Начал с обличения преступной халатности и воровства высших должностных лиц, а закончил обвинениями в адрес царской семьи и её ближайшего окружения: Распутина, Питирима, Штюрмера – назвав их придворной партией, которая группируется вокруг царицы. «Что это – глупость или измена?» – закончил риторическим вопросом, являющимся перифразом слов военного министра Дмитрия Савельевича Шуваева, испугавшегося обвинений в измене и произнёсшего: «Я, может быть, дурак, но не изменник!»

– Мерзавец, а не человек, – в сердцах воскликнул Рубанов. – И неизвестно, к каким последствиям приведёт его речь.