Держава Сасанидов. 224-652 годы

С их одобрения на трон взошел Балаш — один из братьев Пероза. Новый правитель показал себя умеренным монархом. Он пошел навстречу христианам-несторианам, наладил мирные отношения с Византией, платил дань эфталитам. Вообще Балаш пытался проводить миролюбивую политику, но его проблемой было то, что он не пользовался поддержкой практически никаких влиятельных слоев населения.

Эфталитская угроза тем временем продолжала существовать, как и другие проблемы с внешними врагами. Балаш же ничего не предпринимал, чтобы ее устранить. Вероятно, причина его бездействия объясняется полным отсутствием средств в казне. «Он не нашел ничего в сокровищнице персидской, а землю нашел опустошенной из-за нападений гуннов». Новый шах попросил было денег у Зенона, но тот ничего не дал да еще напомнил, что неплохо бы наконец вернуть римлянам Нисибис — ведь 120-летний срок его пребывания в руках персов истек. Не имея денег на содержание войска, Балаш «был ничтожен» в глазах военных.

Жреческая верхушка его также невзлюбила. Якобы потому, что Балаш «пренебрегал их законами и желал построить бани в городах для омовений»^{166}. Бани, конечно, были только предлогом — годами позже ничто не помешает Каваду понастроить бань в Иране. Но легче Балашу от этого не стало — жрецы свергли его с престола и ослепили.

Кавад. Первое правление

Новым главой Сасанидов стал племянник Балаша — уцелевший сын Пероза Кавад. С первых дней правления перед ним возникла та же проблема, что и перед несчастным Балашем, — безденежье. Кавад I оказался энергичным правителем. Впрочем, сначала он тоже не нашел ничего лучшего, как попросить денег у Зенона. Если бы сработал этот вариант, он смог бы заручиться поддержкой армейских кругов. В качестве альтернативного варианта рассматривалось объявление ультиматума ромеям, который они, конечно же, откажутся принять, и затем — война. Отправив армию в поход, Кавад хотя бы ненадолго прекратил в ней брожение, а там, в случае военных успехов, можно было бы разжиться за счет своего западного соседа.

Итак, шах «отправил послов и одного большого слона в дар императору, чтобы тот послал ему золото»^{167}. Но едва послы вступили в Антиохию, как узнали, что Зенон умер. Когда новость дошла до Кавада, он велел послам предъявить ультиматум, сводимый к следующему: либо деньги, либо война, — новому византийскому императору Анастасию, но «словами угрозы раздразнил сознание благочестивого Анастасия»^{168}. Тот ответил, что не даст денег, пока персы не вернут Нисибис. Таким образом, кампанию против римлян можно было начинать, однако войска понадобились на армянском, а вскоре и на других фронтах… В общем, Каваду оказалось не до войны с Византией.

Не будем забывать, что всесильные маги и нобилитет никуда не делись и дамоклов меч бунта продолжал висеть над шахиншахом. Тут, однако, он проявил изрядную изобретательность и, пока решался вопрос об отношениях с Византией, затеял еще одну авантюру. Кавад I стал оказывать все более явную поддержку движению пророка Маздака.

Маздакиты

В учении Маздака весьма серьезную роль играли социальные мотивы. В этой части проповеди Маздака и его последователей, маздакитов, были радикальны: богатые должны были делиться с нуждающимся своими женами и имуществом.

Понятно, что такие требования нашли горячий отклик полутора тысячелетиями позже: частью в советской исторической литературе^{169}, частью в современной сексуально раскрепощенной Европе. Но тогда в Иране, в начале VI века, они были прямой угрозой персидской знати. «Увидав, что государь принял веру Маздака, люди вдали и вблизи откликнулись на призыв и разделили имущество. Маздак говорил: «Имущество есть розданное среди людей, а эти все — рабы всевышнего и дети Адама. Те, кто чувствуют нужду, пусть тратят имущество друг друга, чтобы никто не испытывал лишения и нищеты, все были бы равными по положению». Когда же Кубад (Кавад) пошел дальше, согласился на общность имущества, Маздак начал заявлять: «Ваши жены — ваше имущество. Следует вам считать жен как имущество друг друга, чтобы никто не оставался без участия в наслаждениях и вожделениях мира, чтобы двери желания были открыты перед всеми людьми». Многие люди все больше увлекались его учением по причине общности имущества и женщин, в особенности простонародье. Установился такой обычай: если какой-нибудь мужчина приводил в свой дом двадцать мужчин-гостей и угощал хлебом, мясом, вином, закусками и музыкой, под конец все по одному соединялись с его женой, и это не ставили в грех»^{170}.