Держава том 1

В конце месяца ездили встречать на станцию в уездный городок, Рубанова-младшего с семьёй.

– Какой ты бледненький, брат, – обнимал Георгия Максим.

– Зато ты словно эфиоп загорел, – чмокнул руку Ирины Аркадьевны, с раздражением замечая, как Максим в обе щёки целует смеющуюся его жену.

«Слишком беспардонным стал в деревне. Весь этикет забыл. Нет на него мадам Светозарской или как там её…

– С уверенностью нахожу, что Ромашовка краше Рубановки, применил одну из профессорский штучек, дабы отвлечь брата.

– Чего-о? Да Рубановка лучше Петербурга, – возмутился Максим, но по задумке брата, отвлёкся от щёчек его жены.

Двенадцатилетняя Лиза чопорно протянула старшему кузену руку для поцелуя.

«Вот ещё! » – подумал тот, по примеру отца расцеловав её в щёки.

Следом налетел младший кузен, сбив с сестры соломенную шляпку.

«Деревня, что про него скажешь», – сделала она вывод.

Ирина Аркадьевна в это время тискала одетого в матроску семилетнеего Арсения и маленького Максима.

– Во, как подрос, – погладил по голове малыша Максим Акимович.

– Ну как столица? – сидя за столом на балконе, задал банальный вопрос старший брат.

– Страсть как пушки палили, когда девчонка родилась, – по-деревенски зачастил Георгий, мелко при этом крестясь.

Отсмеявшись, обсудили царскую невезуху.

– Вот у меня – двое сыновей, – похвалился Рубанов-старший.

– Тихо, тихо, – остановил его профессор, – понял, что ты хочешь сказать, но его величество сам пусть трудится, – оглянулся, нет ли поблизости детей.

– Как вам не стыдно, господа, – покраснела Любовь Владимировна, – один – генерал, другой – профессор.., и к тому же взрослые люди.

– Вот именно, что генерал, – развеселился чуть опьяневший Георгий Акимович, – кость, она и есть – кость! – постучал себя по лбу.

– А ежели на дуэль вызову? – обиделся старший брат. – Я, между прочим, академию кончил… Вот ответь, господин профессор, какова глубина устья Волги?

–???

– Молчишь? А Сены? Скажи, сколько пристаней от Рубановки до Астрахани?

– Может ещё сказать, сколько колец в носу папуаса из племени Ханги-Манги? – перебил Максима брат. – Зачем мне всё это нужно знать? Это вам, душечкам военным, особенно академикам, свойственно кичиться своей эрудицией… Как же. Зная, сколько колец в ноздрях, вы путём математических подсчётов определите, сколько в стране добывают металла, а ещё маленько покумекав, определите и число копей в армии Ханги-Манги и на какое расстояние их можно запулить.

– Зато вы, господа профессора, точно знаете, с какой ноги встал с постели Гоголь на третий день после написания «Мёртвых душ», и в каком кармане носил носовой платок Белинский.

– Мы служим народу, а вы – престолу! – отодвинул от себя тарелку Георгий.

– Ага! Как Петрашевский,7 который ляпнул: «Не находя ничего достойного своей привязанности – ни из женщин, ни из мужчин, я обрёк себя на служение человечеству!»

– Да разве плохо служить человечеству?

– Господа, господа, перестаньте! Вы же не на студенческом диспуте, – попыталась разнять их Ирина Аркадьевна, но мужчины не слушали её.

– Оглянись, какая вокруг тебя красота, – обвёл рукой луга, далёкий лес и небо Максим. – Есть прекрасная проза. Великая поэзия… Вот и следует думать не о страждущем человечестве, а об умном, гармоничном, духовно развитом человеке, который поднимается ввысь, к Богу, а не опускается вниз, к земле, как Толстой. Благодаря таким вот опростившимся эстетам, мир катится в пропасть хамства и невежества, вместо того, чтобы взлететь к высотам культуры и красоты… А цветущая культура возможна лишь в сильном, могущественном государстве… Вот с того и идёт трагедия России, что русские дворяне с одинаковой гордостью носят ордена и кандалы…

– В этом не трагедия её, а благо! – перебил брата Георгий.

– Благо в служении престолу и России, а не в раскачивании государства, – оставил за собой последнее слово Максим Акимович.

Поздней ночью, когда все спали, Аким схватил одежду, на цыпочках спустился на первый этаж, вылез в окно, и по ночной прохладе устремился в сад, полюбоваться ночной Волгой.

Высоко-высоко в тёмном небе блестели звёзды, а далеко-далеко внизу, по чёрной воде, бесшумно скользили плоты с горевшими на них огоньками.

И где-то там, в непроглядном сумраке горизонта, небо сливалось с рекой, а огоньки на плотах – со звёздами.

«Вот бы попасть туда и точно узнать – река течёт к небу или небо опускается к реке…».

Поздно утром, позавтракав, большой компанией спускались по старинной лестнице вниз, к Волге.

Первыми шли взрослые господа, следом дети, а замыкали шествие работники с баулами и чемоданами.

– Спасибо, нет старичка-лакея, – запугивал детвору Аким, – он бы точно выронил саквояж и нас всех смело бы в Волгу.

– Вас бы смело, а мы бы остались, правда, Максимка, – вела за руку младшего брата Лиза.

– Друзья мои, как замечательно было бы искупаться, – нараспев произнесла Любовь Владимировна, поплескав рукой в тёплой воде.

– А зачем же дело стало? Вон за беседкой купальня…

– Нет, нет, нет. Мы не одеты к купанию, – сходу отверг предложение брата Георгий Акимович.

– Георгий, ты шутишь, купаться следует раздетыми…