Держава (том первый)

— Не может из Зла получиться Добро, — успокоившись, произнёс священник. — Не должны православные уподобляться татям и анархистам, людей убивая… Бог его накажет… Против Бога пошёл, от Бога и Кару понесёт. Не тебе решать сие дело, сын мой. Кто ты такой? Что–то раньше не встречал тебя здесь.

— Питерский я. Извозом занимаюсь.

— Стой на коленях и молись за душу свою грешную, — отошёл от него отец Иоанн к другим, ожидавшим его людям.

Извозчик хотел подняться с колен и не смог. Ноги будто приросли к плиткам пола. Он сделал ещё одну попытку, пытаясь оттолкнуться от пола руками и встать на ноги, но колени словно срослись с полом, будто их приковали к нему.

— Батюшка-а! — дрожащими губами окликнул священника мужчина, но тот сделал вид, что не услышал.

И когда уже в храме никого не осталось, и стоял густой и душистый сумрак от погашенных свечей, отец Иоанн подошёл к горячо молившемуся незнакомцу.

— Отказался от грешного дела своего, сын мой? — тихо спросил, перекрестив стоявшего на коленях прихожанина.

— Как повелите.., — поцеловал тот протянутый крест.

— Вставай и думай, — произнёс Иоанн Кронштадский, глядя, как мужик легко поднялся с колен, поклонился ему и иконам, и задумчиво пошёл к выходу.

— Христос Воскресе! — целовал императрицу Николай пасхальным утром, наслаждаясь запахом цветов, стоявших в вазах, и любуясь розово–лиловым будуаром своей жены с иконами по стенам и портретами королевы Виктории и Марии Антуанетты.

«Не пойму, зачем ей Антуанетта нужна… Ни к семье, ни к вере нашей дама не относится»…

Попив чаю и поговорив о самочувствии жены — она ждала ребёнка, вышел христосоваться с охраной и придворными служителями Александровского дворца.

В церквях Царского Села торжественно и празднично гремели колокола.

— Христос Воскресе, — радостно обратился к стоящему у дверей гиганту–преображенцу, на что тот ответил:

— Никак нет!

Подумав, что ослышался, Николай вновь произнёс:

— Христос Воскресе…

И вновь услышал:

— Никак нет, ваше императорское величество.

Подошедший барон Фредерикс зашептал на ухо государю:

— Этот гвардеец из евреев будет, а у иудеев первое апреля не пасхальный день…

Николай задумался и через минуту вынес решение:

— Передайте моё повеление военному и морскому министрам, чтоб всех евреев перевели во флот… Особенно из гвардейских полков, — направился христосоваться с православными, коих набралось в Александровском дворце несколько сотен.

На следующий день в Большой галерее Зимнего дворца христосовался со свитой и гвардией, в количестве 900 человек.

Устал, но был доволен.

«Прекрасный православный праздник», — радовался царь.

____________________________________________

Христосовалась вся православная Россия.

Чиновники брали пример с государя. Начальник Обуховского сталелитейного завода, что за Невской заставой, генерал–майор Власьев объезжал с поздравлениями своих друзей. Начал с вышедшего два года назад в отставку генерал–майора Колчака.

— Христос Воскресе, Василий Иванович, — обнял крепкого лысоватого генерала и трижды поцеловал его в небольшую заострённую книзу бородку.

— Воистину Воскресе, свет мой, Геннадий Александрович, — приобняв за плечи, повёл его к праздничному столу хозяин дома, чтоб, как положено православному человеку, разговеться и выпить водочки за Пасху. А то что же это будет за светлый праздник.

— Ну, Василий Иванович, а теперь давай поднимем тост за наш Обуховский завод, за село Александровское и за тебя, лучшего приёмщика Морского министерства и нашего завода. Прекрасного, прямого и щепетильного человека, твёрдо знающего своё дело…

— Да это целых три тоста, — рассмеялся Колчак.

— На каждый сил хватит. Как сынок–то служит?

— Учёным хочет стать. Пишет, что с начальником экспедиции Толлем, путешествовать по Таймыру собирается.

— Молоде–е–ц! В каком сейчас Александр чине?

— Лейтенант флота Его императорского величества, — гордо произнёс отец. — Давай и за него выпьем. Чтоб всегда ему было тепло в северных морях, чтоб жил долго и дослужился до адмирала, — поднял рюмку отставной генерал и нежно улыбнулся, представив своего сына в адмиральской форме и в погонах с орлами.

В полдень, перекрестившись на кресты Александро—Невской Лавры и расспросив пьяненького деда, показавшегося двум молодым парням в драных валенках, добрее окружающих зубоскалов, пустились в путь по бесконечному Шлиссельбургскому тракту.

Оглядываясь по сторонам, шаркали валенками по деревянному мосту через Обводной канал, и затем устало топали по булыжной мостовой, выслушивая временами шутки подвыпивших компаний.

— Да-а, Артёмка, ежели бы знать наперёд, то я бы лучше в Рубановке остался, — обратился к крепкому курносому парню его брат.

— Ты, брательник, не тушуйся, плюй на городских и поменьше их слушай, — советовал младшему брату старший, внимательно изучая обрывок потёртого на сгибах листа с адресом, который давно выучил наизусть.

Младший тяжко вздохнул, поправил заплечный мешок и поплёлся за старшим, равнодушно бросая взгляды на скованную ещё льдом Неву и ёжась от студёного, совсем не весеннего ветра.