Держава (том первый)

Через полчаса явился румынский оркестр во главе со своим темпераментным скрипачом. Об этом он известил ещё на первом этаже томным рыданьем скрипки. Через пять минут музыкант уже вовсю вихлялся перед офицерами, гримасничал, шевелил бровями, изгибался, приплясывал. В три часа ночи оркестр надоел, и офицеры стали требовать от дежурного пригласить полковых музыкантов в полном своём составе, то есть 60 человек.

— Да вы что, господа, завтра на службу, — в ужасе бормотал Лебедев. — Был бы выходной, дело другое.

К 4-м утра офицеры разошлись, согласившись с доводами дежурного, и Собрание затихло.

Уставший Александр Иванович — капитан, не повар, ушёл спать в свою квартиру, приказав Рубанову, в случае чего, немедленно его будить.

Обойдя несколько рот и записав температуру в помещениях в рапортички, Аким устало вытянул ноги в кресле дежурной комнаты, наконец–то оставшись один.

Не тут–то было. Раздался стук в дверь и заглянул дежурный вестовой.

— Ваше высокоблагородие, — не церемонясь, отдёрнул он ширму, разделявшую дежурку на две части. — Диван постлан, — указал рукой на застеленный простынёй диван.

«Ну зачем, зачем он мне его показал?» — с трудом расцепляя ресницы, подумал Аким.

Глаза предательски закрывались, а в голове мелькали не строчки Гарнизонного устава, где сказано, что дежурный обязан после вечерней зари оставаться в шинели при шашке и револьвере, а усыпляющее играла музыка, и нежно пели скрипки.

Некоторое время Аким всяко отворачивался от так манившего мягкого дивана со свежей простынёй и тёплым английским одеялом, но дьявол–искуситель, в лице дежурного вестача нашёптывал:

— Да вы не сумлевайтесь, ваше высокоблагородие…

После этих слов Рубанов отцепил шашку.

— … ежели кому придёт в голову дурная мысль нагрянуть именно в это время, именно в наш полк, я мигом вас разбужу, не извольте, опять же, понапрасну сумлеваться…

Снял кобуру и сбросил мундир. Шаровары, однако, снимать не стал, плюхнувшись в них на мягкий родной диван и укрывшись одеялом, моментально уснул.

А в это самое время, страдающий от бессонницы главнокомандующий Петербургским военным округом великий князь Владимир Александрович, облачившись в генерал–адьютантское пальто и мучась от покалывания в области печени, решил «поймать» какой–нибудь гвардейский полчок. На основании долгого опыта он знал, что печень после этого, имеет свойство не болеть.

Проезжая в коляске мимо Мраморного дворца подумал: «Вот ведь у Кости апартаменты какие… Поважнее моих, — узрел часового у ворот лейб–гвардии Павловского полка. — А пойду–ка хозяйство Троцкого проведаю, — потрогал печень. — Почти не болит», — радостно гаркнул часовому:

— Спишь, братец?

— Никак нет, ваше высокоблагородие. За вами наблюдаю.

— А ну–ка дай ружьё погляжу, заряжено или нет, — применил старый унтерский приём великий князь.

— На посту не имею права отдать винтовку, вашвысокродь, — строго нахмурился часовой.

— Тогда звони и вызывай дежурного.

На долгие звонки дверь открыл зевающий вестовой.

Великого князя, по–видимому, он знал в лицо, так как глаза его стали величиной с супницу в офицерском Собрании.

— Не извольте беспокоиться, выше высочество, сейчас всенепременно дежурного предоставлю, — хотел он смыться, но великий князь успел уцепить за шиворот, чувствуя, что ждёт его неминуемая радость и полное излечение печени.

«А может, даже, пройдёт и прострел в спине», — шёл за вестовым, размышляющим, как бы ему хошь на минутку ускользнуть от начальства и предупредить помощника дежурного.

Улизнуть не удалось.

Подойдя к дежурному помещению, дядя царя стал настойчиво колотить в запертую дверь.

Думая, что припёрся надоеда–вестовой, плохо соображающий спросонок Рубанов, зевая и стуча ладонью по губам, так, что у него получалось «о–о–о», постепенно перешедшее в «а–а–а», когда в шароварах и мятой белой рубахе, без наличия на теле даже признаков шашки и револьвера, предстал пред грозные очи великого князя.

От радости, кроме печени и прострела, у того сами собой вылечились ещё несколько болезней.

— Фамилия и чин? — стараясь грозно выглядеть, вопросил он.

— Подпоручик Рубанов, — лихо щёлкнул босыми пятками Аким.

— Это какой же Рубанов? — пуще прежнего обрадовался Владимир Александрович. — Уж не сынок ли командира второй гвардейской кавалерийской дивизии Максима Акимовича? — с внутренней надеждой поинтересовался он, и излечился от всех болезней, услышав утвердительное «так точно».

«Как я теперь при царе–батюшке поострю над генералом», — ликовала великокняжеская душа.

— Десять суток ареста в Комендантской гауптвахте, — погладил затаившуюся где–то в недрах юного организма печень: «Совсем не болит», — поставил медицинский диагноз. — И трое суток дежурному по полку, — повернувшись, пошёл на выход в весьма удовлетворённом настроении.

Согласно «Инструкции» для генерал–адьютантов от 1834 года, их дежурство шло по суточному графику и продолжалось 24 часа.

Главной задачей было присутствие при ежедневном разводе дворцового караула, и при хорошем настроении государя — приглашение на завтрак или обед.