Держава (том первый)

— Ваше превосходительство, — по привычке брякнул он и заморгал маленькими, в тяжёлых веках, глазками.

— Не превосходительство, а сиятельство, — отстранил мешавшего проходу швейцара и вошёл в вестибюль.

Тут же появился бессменный денщик Антип. Этот, в отличие от швейцара, встал во фрунт и чётко доложил:

— С прибытием домой, ваше высокоблагородие, — и гордо скосился на свои три лычки на погонах.

— О-о! Поздравляю с чином старшего унтер–офицера, — протянул ему пять рублей. — Выпьешь за моё здоровье. Учись, Прокопыч, как следует офицера приветствовать, — прошёл в комнаты, сбросив на руки огорчённому швейцару николаевскую шинель.

В эту минуту, с нетерпением ожидающий брата Глеб, предстал перед ним во всей своей юнкерской красе, несколько смазав торжество встречи громким чихом.

— Будь здоров, господин младший портупей–юнкер, — глянул на красные погоны с двумя золотыми нашивками. — Если так дело пойдёт, скоро Антипа догонишь, — обнял брата, затем отступил на шаг и оценил ладно пригнанный, защитного цвета китель, заправленные в высокие хромовые сапоги со шпорами, синие рейтузы с красным кантом и висевшую на боку шашку. — Глеб, ты кого здесь рубить собрался? — вновь обнимая младшего брата, хохотнул старший и, оправив сюртук, снял и бросил на шинель замшевые перчатки.

Ни шашки, ни револьвера Глеб не увидел.

«А ведь без шашки офицеру не положено, — подумал он. — Хочет показать, что бывалый воин и устал от оружия… Да и кто на извозчике–то его заметит», — снял шашку и бережно положил на шинель и перчатки брата.

Антип пренебрежительно глянул на две юнкерские лычки, затем с уважением на свои три, щёлкнул каблуками сапог, и направился вслед за уносящим вещи швейцаром, так как в комнату впорхнула улыбающаяся Ирина Аркадьевна, а она, по его разумению, была главнее самого фельдфебеля.

Мать кинулась целовать старшего сына, попутно, ещё раз чмокнув младшего.

— Слава Богу! Наконец–то вся семья в сборе, — обернулась на шаги отца и мужа.

Максим Акимович, скрывая в насупленной переносице любовь и гордость за сыновей, строго оглядел вытянувшихся, для шутки, во фрунт ребят.

С отцовской нежностью, стараясь скрыть её от жены и старшего сына, полюбовался младшим: «Я в юности», — и чтоб не прослезиться от счастья, от того, что круг не замкнётся с его уходом, неожиданно для себя улыбнулся детской, мягкой улыбкой и обнял за плечи жену, слегка прижав её к себе.

Та поняла состояние мужа и разрыдалась слезами радости — женщинам можно. Плакала чистыми слезами детства, от того, что все собрались вместе, что дети здоровы, а рядом любимый муж… Что ещё нужно для счастья?

— Ну всё, всё, успокойся, — нежно погладил её по плечу Максим Акимович, сам с трудом удерживая слёзы. — Радоваться надо, а не рыдать.

— Да я каждый день по такому поводу плакать готова, — промокнула платочком глаза. — Расчувствовалась, — добродушно упрекнула себя, — а дети голодные… За стол пора, — спохватилась она. — Я давно уже велела Камилле накрывать. Не забудьте руки помыть, — подражая супругу, попыталась строго свести брови на переносице, но у неё ничего не вышло. Не тот был день и не то настроение… — Ну а Георгия с Любочкой завтра пригласим. Ты ведь завтра тоже придёшь, Акимушка, — с любовью глянула на старшего.

— Пока сугубец болеет, обязательно.

— Какой сугубец? — опешила мать.

— Отчётливый сугубец, — указал пальцем на младшего и хохотнул Максим Акимович.

— Кошма–а–р, — делая вид, что сердится, схватилась за голову Ирина Аркадьевна.

Обозрев накрытый стол, Глеб нервно звякнул шпорой, и еле сдержался, чтоб не обогнать идущих под руку родителей.

— Чего, сугубец, оголодал в училище? — тихо шепнул на ухо брату Аким.

— Во–первых, — усевшись за стол и положив на колени салфетку, произнёс Глеб, — наше училище юнкера называют «школой», потому что царь–основатель, Николай Первый, назвал учебное заведение «Школой гвардейских юнкеров».

— Да, это так, — поддержал младшего сына отец, тоже в своё время закончивший эту славную школу. — Надеюсь, Глеб, что обычаи и традиции вы соблюдаете строго и неукоснительно, как и мы в своё время? — нежно глянул на сына.

— Отец, в этом не сомневайся. Помним заветы старших и исполняем советы дядек. Потому–то традиции живы восемьдесят лет, и крепки, как запах нафталина в нашем цейхгаузе.

— Каких ещё дядек? — удивилась Ирина Аркадьевна.

— Это юнкер старшего курса, который обучает меня премудростям кавалерийской службы. А я его племянник, — поверг в некоторое уныние свою маман.

— Молодец, сугубец, — рявкнул отец, а вошедшая мадама Камилла сморщилась.

— Сударыня, — произнесла она, — суп подавать?

— Непременно! — ответила Ирина Аркадьевна.

Домоправительница хлопнула в ладоши, толстозадый швейцар Прокопыч раскрыл дверь, и рубановский повар Герасим Васильевич внёс благоухающий суп в глубоком фарфоровом блюде. За ним следовал лакей Аполлон в чёрном смокинге и белой манишке.