Держава (том первый)

— Светский разговор, мон шер, — вновь поморщилась она, — должен быть приятен и оставлять за собою хорошее впечатление о собеседнике.., он должен быть преисполнен заботливости к присутствующим лицам…

«Вот и позаботьтесь обо мне молчанием», — хотел произнести Глеб, но лёгкие ещё не наполнились достаточно кислородом для разговора, и он стоял перед мадемуазель Камиллой в облепивших ноги штанишках, тёр глаза и как вытащенная из воды рыба открывал и закрывал рот.

Гувернантке это очень понравилось. На этот раз она вдохнула в себя весь близлежащий кислород, чтоб барчуку поменьше досталось, и на одном дыхании произнесла:

— К сожалению, месье, пагубное вторжение нигилизма так грубо поколебало все хорошие свойства общества, что всякая вежливость сделалась оригинальностью, и то, что ещё недавно считалось изящными манерами и вежливыми разговорными оборотами, нынче вызывает на многих лицах насмешливую улыбку, — строго глянула на своего малолетнего оппонента, но улыбки на лице не обнаружила. Подкрепившись хорошей порцией воздуха, продолжила: — Но нас пока поддерживает надежда, — дирижировала себе зонтиком, — что благомыслящая молодёжь… — глянула вслед с крейсерской скоростью улепётывающему от неё Акиму.

Руки его методично выскальзывали из воды, а ногами он поднимал огромные буруны волн, не уступающие тем, которые производил идущий в полуверсте колёсный пароход.

На этот раз Глеб первым успел вобрать в себя близлежащий кислород и, погружаясь в воду, с наслаждением чувствовал, как постепенно затихает голос наставницы, оставаясь там, наверху.

К тому же, увидев высокую волну, идущую то ли от парохода, то ли от Акима, мадемуазель Камилла почла за лучшее удалиться подальше от берега и, наконец, направилась к купальне.

— Аким, давай её, как следует напугаем, может, заикаться начнёт и от нас отстанет, а ежели подфартит, то и вовсе онемеет, — предложил брату Глеб, когда тот, увидев, что опасность миновала, приплыл к берегу.

— Сударь! Где вы набрались подобных неприличных выражений? — подражая мадемуазель Камилле, заунывным голосом, нравоучительно подняв кверху палец, гундел Аким, стоя по пояс в воде. — Что значит «подфартит?» Многие молодые люди, не особо обременённые воспитанием, — палец обличающе уткнулся в брата, — да и образованием, кстати сказать, потому как читают по слогам, имеют жалкую привычку применять в разговоре фразы, вынесенные ими из кадетских корпусов…

— И гимназий, — сумел вставить поражённый Глеб.

— … выражения: «подфартить», «козырять», «намылить голову», «конка», «чугунка», «на боковую», принадлежат к выдумкам людей дурного тона, один из представителей коих находится рядом со мной, не стану ещё раз указывать пальцем, кто это… Эти невоспитанные мальчики часто применяют так же простонародные восклицания: «неужто», «авось», «небось», «вот те на», и что ещё хуже, вводят в свою речь слова, значение коих по малолетству и глупости не понимают. Так «аппарат» у них соответствует слову «транспорант», а «будуар» путают с «бульваром…».

Глеб, не дослушав брата, исхитрился заткнуть пальцами одновременно глаза, нос, уши и, якобы теряя сознание, упал спиной в воду.

Придя в себя, стал обрисовывать перед Акимом план военных действий против гувернантки.

— Вырос я из этого возраста, стратег ты мой ненаглядный, — перебил брата и вылез из воды погреться на солнышке.

— Ну, ежели трусишь, один пойду её пугать, — обиделся Глеб и зашлёпал по воде к купальне.

Когда до неё осталось несколько саженей, то тихонько поплыл по–собачьи, мотая перед собой руками и вытянув из воды шею.

Акиму стало любопытно, и он пошёл по берегу поглядеть, чем закончится дело.

Глеб, по простоте душевной, без всяких выкрутасов и вредных загибонов, кои осуждает мадам Светозарская, подплыл к кабинке, где остужалась мадемуазель Камилла и дико заорав, что есть мочи стал колошматить в дощатую стену подобранным булыжом.

От такого вопля даже Акиму стало не по себе. В Рубановке завыли собаки, а в кабинке завизжала мадемуазель Камилла, через секунду выбежав из неё и представ перед Акимом, в чём мать родила.

У него даже челюсть отвисла, когда увидел стройную фигуру француженки. Замерев, он не мог отвести глаз от этого чуда, так неожиданно представшего перед ним. Ноги его, казалось, приросли к песку, дыхание стало прерывистым и частым, сердце громко стучало в груди, и ток крови больно пульсировал в висках.

Он понимал, что стыдно вот так стоять перед раздетой женщиной и глядеть на неё. Клеопатра Светозарская ярко бы обличила его поведение, обвинив в отсутствии такта и добродетели, указав на неприличную развязность, бросающую неблагоприятную тень на репутацию молодого человека, но он ничего не мог с собой поделать. Глаза, помимо его воли, жадно вбирали в себя все линии, изгибы и выпуклости стоявшего перед ним женского тела.

Мадемуазель Камилла опомнилась первая и, пренебрегши наставлениями своего кумира, сделала шаг вперёд и со всего размаха ударила по щеке Акима, сказав по–французски «свинья» и спокойным, уверенным шагом — чего теперь бежать–то, направилась обратно в купальню.