Держава (том первый)

Единственно, чему Георгий Акимович позавидовал, это когда Максим приник к свежим губкам горничной Даши, но зато его чуть не стошнило, когда брат челомкался с мохнатой похмельной рожей сторожа Пахомыча.

«Я либерал, но до такого отношеня с дворней не опущусь», — молча осуждал старшего брата. А вслух произнёс, дождавшись очереди расцеловаться с Максимом:

— Я заместо яичек своей прислуге книжки Толстого подарил, — горестно терпел, пока брат смачно лобызался с его женой.

Сыновья тоже расцеловались с роднёй, но деньги им не вручали.

К огромной радости Глеба у него в руках остался хрустященький красненький червончик — отец обсчитался, который он тут же, блаженно жмурясь, засунул в прорезь кошачьей копилки.

____________________________________________

Царская семья встречала Пасху не в весеннем, но холодном Петербурге, а в тёплой солнечной Ливадии.

Ещё до отъезда, согласно устоявшейся традиции заведённой его отцом, Николай заказал придворному ювелиру Фаберже два подарочных яйца — для жены и матери.

Император считал своего ювелира гением, как то и было, и полностью доверял ему в выборе материала и композиции. Гениальный мастер внутрь каждого своего творения вкладывал таинственный сюрприз. Начал он с миниатюрной корзины с цветами из золота. Затем создал украшенного драгоценными камнями петушка, который появлялся из яичка, хлопал крыльями и кукарекал. Позже появился шедевр под названием «Великая сибирская железнодорожная магистраль». Яйцо представляло глобус из разноцветной эмали, на который серебром он нанёс очертания Сибири и ниточку железной дороги. Чудо спрятал внутри яйца, верхушка которого открывалась, если взяться за венчавшего его золотого двуглавого орла. Там находились пять

вагончиков и локомотив, колёсики которых начинали вращаться после нескольких оборотов золотого ключика.

После заутрени, поздравив со светлым праздником жену и расцеловав дочек, император и императрица троекратно целовались с придворными, офицерами и нижними чинами охраны, протягивая каждому пасхальное яичко.

Александра Федоровна всей душой полюбила этот светлый праздник. Полюбила даже больше Рождества, потому что не надо было присутствовать на Рождественском балу, где придворные дамы демонстрировали ей своё пренебрежение.

После обедни обер–прокурор Святейшего Синода Константин Петрович Победоносцев, выпив рюмку пшеничной за светлый праздник и без аппетита закусив, решил развлечься, и велел дежурному чиновнику купить билеты первого класса на поезд Петербург—Москва. Как водится — туда и обратно.

«Гулять, так гулять! Чтоб чертям тошно стало… Хотя, полагаю, нечистых и так тошнит от одного моего вида», — немножко польстил себе.

Вечером, под стук колёс, блаженно лежал на мягком диване и наслаждался ленью.

«Всё–таки Обломов был счастливый человек, — позавидовал известному литературному сибариту, — валяйся себе и за державу отвечать не надо.., да и на всяких либералов наплевать.., а ведь сколько они, черти непутёвые, нервов моих понапрасну изводят, начиная с Толстого и кончая семинаристами… Эти чада неразумные, перепив, видать, пшеничной, взяли за моду писать на стенах всех, посещаемых ими российских уборных: «Победоносцев козёл». А может, это их наставники мел тратят, в сквернословии упражняясь, чтоб краску у меня на ремонт выбить? — задумался начальник попов, дьяконов и чад неразумных — семинаристов. — А я им, грешникам окаянным, оклады повысил… Тьфу! Дьяволы мохнатые… А всё Лев Николаевич… Совсем стыд человеческий потерял… Пишет чёрт те что, похуже семинаристов, а ведь уже жизнь прожил, — закряхтев, выглянул в окно, — Травы–то нет, рано ему ещё косить, — вновь улёгся на диван. — Самое от него и зло. А к грешному его слову прислушивается интеллигенция. Ну сомневаешься ты, и сомневайся на кухне по–тихоньку, ан нет, на весь мир надо… и внушать свои сомнения этим дурачкам очкастым, — хмыкнул и, вытянув руку, отодвинул подальше от себя очки на столике. — Спасибо, крестьяне пока верят в Христа и Православную церковь. Вон, сегодня, тысячи храмов полны были во всех городах и весях Великия, Белыя и Малыя России. Молились и радовались Воскресению Иисуса. Славно–то как! А у него всё плохо… Всё надо менять… Правильно говорят, что гениальность равна безумию. Все понятия в голове у графа сместились.