Держава (том первый)

— Разве вы не знаете, — вещала она, — что на танцевальный вечер каждый едет веселиться, но, мысля о собственном удовольствии, о котором вы только и думаете, не следует забывать, что все ваши действия должны быть обращены также в пользу и приятность другим… Молодые, благовоспитанные люди, что к вам с братом практически не относится, приглашая девицу на кадриль, должны поклониться и сказать: «Позвольте, сударыня, иметь честь пригласить вас на кадриль»… Если же дама вам знакома, то можно сказать просто: «Не откажите мне в удовольствии танцевать с вами эту кадриль». А вы как партнёршу приглашали? — задала вопрос, требовательно глядя на задумчиво перебиравшего какие–то красные камушки, недоросля.

— Что? — будто проснулся тот. — Как я приглашал? — грустно улыбнулся. — Как и все развратники: «Не откажите мне в удовольствии закадрить вас!»

— Кошмар! Клеопатру Светозарскую от подобного приглашения разбил бы паралич. А на вас, мон шер, одуряющее действие произвела бальная музыка, яркое освещение, душистая атмосфера и самый говор весёлой толпы. От этого можно опьянеть! Потому следует неустанно поверять все свои действия, сдерживать излишнюю весёлость, умерять диапазон голоса, смягчать самые жесты, которые из изящных, легко могут сделаться слишком свободными и оскорбить собою деликатный вкус дамы. Что и случилось с вами на

первом вашем балу. Помните! — наставительно подняла кверху указательный палец воспитательница высоких манер.

Аким глянул на потолок, но ничего нравоучительного там не заметил.

«Мне бы как–то извиниться надо перед ней…»

— … Бальный шум и быстрота телодвижений в танцах ударяют в голову и, как кипящая лава, — продолжала урок этики гувернантка, — обливают мозги.

«О–о–о! Кипящая лава… Взрыв вулкана… Какие образы… А то я не знаю, что дурак!» — вновь стал разглядывать кораллы.

— … Их пагубному влиянию необходимо противопоставить рассудок, силу воли и в особенности самоуважение, — захлёбывалась словами мадемуазель Камилла.

«А где взять силу воли, коли у неё такие пухлые губы? — тосковал Аким. — А вообще–то чего я в ней нашёл? Нос в веснушках. Сама худая и глаза не голубые, озёрные, а как слабозаваренный чай. Правда, ходит семейная легенда, что у моей прабабки были зелёные глаза… Ну и что? Моему прадеду нравились зелёные.., а мне — голубые… А что жёлтые? Как у кошки… Она и есть чёрная кошка.., — вспомнил Натали. — Одни неприятности от неё», — но на душе вдруг стало приятно и трепетно от какого–то неясного чувства, а может, просто от имени «Натали»…

— … Необходимо помнить, — не унималась воспитательница приличных манер, — что проводив даму на прежнее место, кавалер или делает ей почтительный поклон и удаляется или осведомляется, не угодно ли ей мороженого, фруктов, лимонада…

— … или водки, — перебил гувернантку Аким. Просто так. Из духа противоречия и плохого настроения. Спорить, а тем более ругаться, ему вообще не хотелось.

— О–о–о! Ужас! Вы монстр, сударь! Чудовище! И погибните вы на дуэли. Муж какой–нибудь оскорблённой дамы застрелит вас.., — закончила светский разговор мадемуазель Камилла. — А напоследок скажу вам, ежели хотите ещё немножко пожить, вальсируя, поддерживайте твёрдо свою даму за стан, но не берите дурной привычки, приближать к себе всю её особу… И запомните, друг мой, или мон шер, что звучит приличнее, быть душой общества, не означает играть роль гаера, паяца или шута, как это делают иногда молодые люди ради смеха. Но расчёт их неверен, так как паясничество никогда не может быть по вкусу благовоспитанной девушке, — хлопнув дверью, вышла из комнаты, оставив, наконец, Акима одного.

В эту ночь ему приснилась не роскошная белокурая красавица с голубыми глазами, а самая обыкновенная, худенькая, с веснушками на носу и толстой косой за спиной, Натали.

6 мая 1898 года Николаю Второму исполнилось 30 лет, а через 10 дней Акиму стукнуло шестнадцать.

Ирина Аркадьевна, помня, как зарекомендовал себя сыночек на гимназическом балу, ровесников его на праздник пригласить не решилась — мало ли что, а потому отмечали дату, как всегда, в узком семейном кругу. К тому же Рубанову–старшему предстояло поздним вечером ехать на вокзал и отправляться в Крым, в Ливадию, где отдыхала уже царская семья.

Поэтому пил он мало, ибо мысли были заняты предстоящей дорогой и разлукой с близкими. Сыну он подарил месячный оклад подпоручика — 48 рублей, чтоб ориентировался на эту сумму. Вдруг когда–нибудь сбудется отцовская мечта, и Аким станет офицером.

«Судя по поведению, все задатки у него для этого есть», — размышлял Максим Акимович.

«Ну что это за деньги? — хмурился Аким. — Вдруг Натали встречу.., то–то расходы будут… Жабочками не отделаешься».

Глеб же, наоборот, завидовал брату чёрной завистью, представляя, как славно эти денежки расположились бы в брюшке рыжей кошечки с синим бантиком.