Держава (том третий)

Конюшня, куда наведался после пожарища Рубанов, была пуста: «Пусть Георгий приезжает и сам своих лошадей ищет», — направился к катеру.

В понедельник, ближе к вечеру, громко сигналя и шлёпая по воде колёсами, вплотную к катеру причалил небольшой пароход.

На нём прибыл сам губернатор.

Рыбачивший Иван, матерясь в душе за погубленную рыбу и испорченную рыбалку, проводил его по лестнице до дома, по пути рассказывая о сгоревшем в Ромашовке барском особняке.

— И коней увели, нехристи, — подтвердил он.

— На пароходе взвод солдат, — обедая у Рубановых, вещал губернатор. — И полицейские. Сейчас поплыли дознание проводить. Максим Акимович, дорогой, распорядитесь после обеда, чтоб меня на вашем катере на тот берег доставили. Разберёмся, оставим полицейских и дальше тронемся. Не первый это поджёг в губернии. Лично решил удостовериться и впредь пресекать подобные противоправные явления. Отовсюду помещики в губернскую канцелярию жалобы пишут. Правда, сейчас и многие крестьяне грамотные стали, — кивнул на пухлый портфель, оставленный в кресле. — Чтоб зря время не терять, читаю их произведения на пароходе, вникаю и выношу решения. Встречаются прелюбопытные эпистолярные опусы, — промокнул губы, поднялся и пошёл за портфелем. — Иногда даже не для дамских ушей, — поднял волну любопытства в душе Ирины Аркадьевны.

— Сегодня отправил брату телеграмму о случившемся, — не воспринял словесные пассажи губернатора Рубанов, думая о своём. — Вряд ли он приедет из Питера. В Думе заседает.

— Максим Акимович, вы разве не знаете? — неся в вынутой из портфеля кожаной папке какие–то бумаги, промолвил губернатор.

— Извините, а чего я не знаю?

— Государь вчера вечером изволил подписать Указ о роспуске Думы. А Столыпин стал председателем Совета министров. Как мне телеграфировали из Петербурга, здание закрыто и оцеплено войсками. А растерявшиеся депутаты выехали в Выборг, где их не достанет рука российской полиции, дабы там обсудить и продумать дальнейшие действия, — сильно удивил информацией Рубанова. — Но к этому всё шло с самого ея открытия, — сыронизировал он. — Никакого уважения к государю, — уселся на стул, положив на колени папку. — Мне добрый знакомец донёс, что англоман Набоков — депутат этой одиозной Думы, любил прилюдно голосить: «Власть исполнительная, да подчинится власти законодательной…» И этим, разумеется, снискал славу самого либерального из либералов, — засмеялся губернатор. — А их председатель Муромцев требовал, чтоб придворная карета в Царском Селе подавалась первому ему, как представителю народа, а не императору.

— За одно это его в Сибирь отправить следовало. Вот там, перед медведями, и тешил бы демократические амбиции, — высказал свою точку зрения Рубанов.

— Ну что у вас такое интересное в папке? — изнывала от любопытства Ирина Аркадьевна, совершенно не восприняв слова о роспуске Думы и о новом премьере.

— Оригинальные документы, сударыня, — вынул лист бумаги и нацепил очки губернатор. — Прошение на моё имя одной барышни. Дочери мелкого сельского торговца из соседнего с вашим уезда. Дама много своеобразнее Муромцева с Набоковым будет. Красавица пишет, — поднял к глазам бумагу: «Крестьянин нашего уезда Казимир Александрович, состоя в должности сельского писаря, как кавалер стал ухаживать за мной. Первоначально ухаживания носили обычай симпатического характера, но затем, озарённый любовью ко мне, ввиду клятвенного обещания о женитьбе в присутствии моих родителей, ему было мною разрешено присовокупиться…»

— Это что значит? — тоже заинтересовался Максим Акимович.

— То самое и значит, ваше высокопревосходительство. Пардон, мадам, — приступил к дальнейшему чтению губернатор: «… Спустя правильный период от момента присовокупления…»

— А–а–а! Вот это что такое, — насмешил супругу Рубанов.

«… родился мальчик, который при крещении назван Владимиром. Между тем обусловленный жених мой начинает увёртываться от своей виновности и откладывает день свадьбы…»

— Гусар! — перебил чтеца Максим Акимович. — У нас после летних лагерей ко многим унтерам подобные претензии предъявляются…

— Сударь, помолчите ради бога. Позвольте дослушать, — пресекла попытки супруга до конца высказать свою мысль и следующие из неё выводы.

Улыбнувшись, губернатор продолжил: «… И подлец даже стал относиться с безразличием к своим плотским вожделениям по отношению ко мне…»

— Молчите, сударь, — оборвала хотевшего что–то сказать супруга Ирина Аркадьевна, стыдливо прикрыв рот платочком, но глаза её блестели от любопытства.