Держава (том третий)

— Ещё раз пардон! — возобновил чтение губернатор: «… Убитая от подобного отношения горем и страданием, прихожу в отчаяние… Потому, обращаясь сим, покорнейше прошу ваше превосходительство перевоспитать как следует сожителя моего или снискать с него сумму, какая в своде Российского законодательства значится на ребёнка… Наряду с этим, принимая во внимание ценность личной целомудренности, прошу присудить лично мне 1000 рублей. Обожая себя и родителей моих, воспитавших меня столь прелестно для такого хитрого человека, который выставил меня, подлец, посмешищем для всех соседей, знакомых и сродственников, прошу уважить сие моё ходатайство», — засмеялся губернатор, оторвавшись от чтения. — Сейчас всё брошу и поеду её милого перевоспитывать.

— И ещё подобные прошения имеются? — отсмеявшись, поинтересовалась Ирина Аркадьевна.

— Да сколько угодно, сударыня, — вынул из папки другой документ. — Разрешите зачитать? — и на согласные кивки четы Рубановых, откашлявшись, торжественно произнёс, глядя в листок: «Ваше превосходительство! В жизнь людей вкралась громадная ненормальность, которая состоит в том, что люди искусственно создают сладострастное чувство и через это излишествуют…»

— Это как? — вновь вопросил Рубанов. — Чему вы смеётесь?

— У гусаров не бывает излишеств, — докончила за супруга его словесный экспромт Ирина Аркадьевна.

— Позвольте продолжить? — отсмеявшись, произнёс развеселившийся губернатор: «…первым доказательством этого является то, что женщины, даже девушки из хороших домов, делают из себя, — оторвался от чтения, — ещё раз пардон, мадам… детей рядом нет? Может, не следует подобное читать?

— Продолжайте, сударь, и не отвлекайтесь, — высказала своё мнение Ирина Аркадьевна.

— Дети наелись и спят, — поддержал её супруг.

— Потом не обижайтесь на вульгарность текста: «… делают из себя… какие–то машины для полового сближения тем, что затягиваются в корсет и делают фигуру возбуждающей излишнее сладострастие…»

Максим Акимович хотел сказать кое–что о лежащих на столе корсетах, но при постороннем человеке сдержался, оставив разговор на потом.

«… Они поднимают груди, талию делают женственно тонкой и таз явственно широким…»

— Прочтите это ещё раз. Постараюсь запомнить, чтоб в Питере генерала Троцкого повеселить, — под смех жены попросил губернатора Рубанов.

— Коли понравилось, я вам сие прошение оставлю на память, — поднёс к глазам листок: «…Я лично признаю женские наряды, т. к. в них сказывается вкус женщины…»

— Это ваше мнение или уже читаете? — вновь встрял Рубанов.

— Да помолчите, мон шер. Ну конечно, читают, — осудила его супруга.

«… Но восстаю против искажения очертаний тела и ношения корсета. Я, а впоследствии и все, были бы несказанно рады, если бы в нашей губернии закрыли все корсетные мастерские».

— Я — за! — поднял руку Максим Акимович. — Нет ничего лучше натуральной женской фигуры.

Ирина Аркадьевна и губернатор имели другой мнение.

Через неделю, один, без семейства, в Рубановку нагрянул Георгий Акимович.

— Это как же они посмели? — дрожащей ухоженной рукой приглаживал седеющую бородку. — Мы в Думе для них старались. Землёй планировали наделить. А они дом сожгли…

— Георгий, да ты альтруист, смотрю. Неужели без душевной жалости землю им бы отдал? — поинтересовался старший брат.

Младший замолчал и задумался.

— Не для женских ушей сказано — хрен им, а не земля. Это же просто маниловские прожекты… Какой дурак свои угодья безвозмездно отдаст?!

— Здорово ты в Думе народную речь у трудовиков перенял. Но мысль правильная. Бывший староста рубановский, Северьянов, поместье купил и мне равным барином теперь заделался. Вот вы в Думе и добивались, чтоб нас местами поменять. Безземельный генерал — то же, что еврей без хитрости, или дьякон, пропивший голос. А борода тебя старит, — плюнул в итак истерзанную душу младшего брата. — Одни усы больше шли.

— Да что земля? — сделал вид, что не услышал его Георгий. — Сейчас в Выборге члены Думы готовят воззвание к народу, призывая к пассивному сопротивлению: не платить государству налоги, не идти на военную службу и не признавать займы, заключённые правительством за период конфликта.

— Насчёт займов ступай объясни Коротенькому Ленивцу. Он всю пятку исковыряет, но так и не разберётся…

— Какие ещё коротенькие ленивцы?! Мы к народу апеллируем.

— А вы его знаете? Этот народ, пока апеллируешь, и поджог твой дом.

— Ещё и коней увели, — горестно опустил плечи брат, вспомнив об убытке.

Но вскоре пришёл и на его улицу праздник. Даже два.

Полицейские, выпоров на совесть крестьян, вернули Георгию Акимовичу уведённых лошадей.

И 18 июля произошло восстание в крепости Свеаборг под Гельсингфорсом.

Взбунтовался артиллерийский полк.

Подробно рассказал об этом приехавший в конце июля рубановский учитель. К тому же он привёз целую кипу газет.