Держава (том второй)

— Наталья Константиновна, вы почему под таким огнём не прятались, а раненого перевязывали?! — отчитывал её подошедший доктор. — Погибнуть бы могли. Вас ведь учили, что перевязывать раненых при стрельбе противника, недопустимо. Сестра милосердия оказывает помощь, и помогает санитарам выносить раненых с поля боя, только при спокойных обстоятельствах затухающего обстрела… Убитые есть? — отвязался, наконец, от Натали.

— Есть! — трагическим голосом произнёс Игнатьев, думая: «Чего эскулап пристал к девушке, у неё и так от волнения ноги не идут».

— Кто? — разволновался доктор.

— Придурошный, крикливый ишак, — махнул в сторону лежащего на земле осла.

— Вы всё шутите, а мне не до смеха, — взъярился врач. — Сестра, оказывайте помощь раненым, подпоручик совершенно здоров, — от избытка чувств, накинулся на другую сестру милосердия.

— Давайте руку, помогу дойти до двуколки, — дотронулся до локтя девушки Игнатьев.

— Спасибо, сама как–нибудь доберусь, — начала приходить в себя Натали: «А ведь меня могло уже не быть», — вздрогнула, от пулей пронзившей голову мысли.

— Хунхузы, — спустились с сопок несколько артиллеристов. — Японцы сюда пока не добрались.

Отправив двуколки с ранеными в Ляоян, обоз медленно двинулся дальше.

После перенесённых испытаний ехать стало тяжелее и муторней.

Повозочные забыли про сон, и вертели головами по сторонам, высматривая подлых хунхузов.

День наполнялся зноем. Солнце раскалялось и немилосердно пекло людей. Воздух помутнел от жары.

Солдаты расстегнули воротники и надвинули на глаза бескозырки. Мучила жажда. Фляги давно были пусты, а не речушек, не ручьёв по пути не попадалось.

— Вот они, неуставные превратности военной службы, — тихим, без апломба, голосом вещал Игнатьев. — А в Петербурге, полагаю, прохладная погода с ветерком и накрапывающим дождичком, — увидел показавшуюся за холмом деревню. — А вон и вода, — обрадовался он. — Держитесь, сударыня. Скоро напьёмся и насладимся жарким из свинины с бобами, — проглотил набежавшую слюну.

Утро было прохладным, туманным и хмурым. По небу бродили тучи, угрожая земле дождём. Но земля не боялась. Земля жаждала дождя. И он хлынул. Недолгий и тёплый. Наскоро омыв землю, траву и листья деревьев, исчез в разлившейся синеве утреннего неба.

В этот день солнце стало милостивым, и Натали наслаждалась прохладой и свежестью.

«Не успел граф вспомнить о Петербурге, как оттуда пришла ласковая русская погода», — вдыхала она чуть горьковатый запах хвои от сосен, росших на пологом склоне сопки.

Маленький отряд стал подниматься вверх, к перевалу, проезжая небольшие дубовые и ивовые рощицы, зелёные полянки и звонкие ручьи.

В одном из них — чистом, неглубоком и куда–то спешащем, омыла утомлённые ноги, окончательно отбросив усталость, и смыв чёрные мысли.

Поднимаясь вверх, наткнулись на маленькую, уютную, аккуратную кумирню из вымытого дождём синего кирпича. Вокруг неё всё было прибрано и ухожено: отсутствовал бурелом и прошлогодние листья.

Железные цепи обвивали вековые деревья, а почва у стволов была взрыхлена и очищена от сухостоя. Прозрачный ключ бурлил у древнего дуба с выступающими на поверхность мощными, корявыми корнями, и быстро уносился куда–то вниз, постепенно наполняясь влагой из других родников.

«Может, в водах этого чистого родника я и омыла ноги, смыв печаль и мысли о смерти. Не стоит размышлять о ней. Лучше думать о жизни», — с трепетом прошла в прохладу кумирни, разглядывая красочно–золотистые картинки с изображениями толстых, полных оптимизма богов, одним своим видом отгонявших тёмные мысли.

В чашке на столе лежали остатки жертвенных благовонных палочек, а рядом с ней находились небольшие мисочки с приношениями, в одну из которых, чуть дрожащей рукой, положила красную коралловую бусину из детского ожерелья.

Из кумирни она вышла успокоенная и умиротворённая, забыв, что на свете бывают боль, горе и смерть.

Маленький бурундучок высунулся из норы и недовольно уставился на неё. Затем, покрутив носом, юркнул обратно.

Неподалёку за деревьями, важно вышагивал такой же красочный, как божки на картинке, фазан.

Но чей–то выстрел, громом прозвучавший в торжественной тишине священной рощи, сразу вернул её к обыденной прозе бытия, напомнив о боли и смерти.

Один из фейерверкеров ликующе держал за лапы мёртвую птицу, хвалясь трофеем перед товарищами.

«Какую убил красоту, — вернулась в повседневность жизни Натали, — и счастлив от этого…».

Отряд, пройдя дубовую рощу по широкой, но в рытвинах и ухабах дороге, почти взобрался на перевал.

Подполковнику Пащенко понравилась позиция у огромных валунов, рядом с выступающей гранитной скалой, и он расположил там свою батарею.

— Потом этот вопрос с начальством решу, — попрощался с врачами и сёстрами милосердия.

«Как здесь красиво, мирно и поэтично, — любовалась природой и холодным прозрачным ручьём, на бережку которого, по–домашнему уютно, дымили солдатские костры 11-го полка.