Держава (том второй)

Даже «прогрессивная общественность» — интеллигенты, сдёргивали шляпы и крестили неразумные, но грамотные свои лбы.

На следующий день, 34-летний русский император, встречал на кронштадском рейде французского президента Эмиля Лубэ.

Гремела «Марсельеза» и «Боже царя храни».

Максим Акимович Рубанов, затерявшись в толпе министров, дипломатов и придворных, лениво наблюдал, как императорский катер с его высочеством генерал–адмиралом Алексеем Александровичем, приблизился к французскому судну «Монткальме», принял на борт президента Франции, и под вопли зевак: «Да здравствует Франция», «Да здравствует Россия», подошёл к императорской яхте «Александрия», где президент и император сердечно обнялись, выслушали гимны и направились в Петергоф.

«Давным–давно, когда вместе с Николаем посетили Париж, было веселее… Да и Жанна Д'Арк чего–то не приехала, — усмехнулся он. — Старость… Нет того куража…».

Однако кураж был у других.

Русские со всей душой отнеслись к французам, и при встрече накачивали их до потери французской памяти.

Газеты пестрели сообщениями о широкой душе россиян.

Так, бакалейщик Котов уплатил по счёту в саду «Буфф», 3500 рублей, угощая моряков эскадры.

«В ресторане «Медведь» состоялся блестящий раут, устроенный комитетом петербургской периодической печати в честь французских журналистов. Собралось более 500 человек: генералитет, светские дамы, сановники, но меньше всего было писателей», — сообщали газеты.

Николай, дабы потешить Лубэ, провёл в Красном Селе грандиозный парад войск. Французскому президенту особенно понравился строй Павловского полка, чётко прошедший с ружьями наперевес.

«Шарма–а–н… шарма–а–н», — бесконечно повторял он.

Как водится, после Высочайшего смотра, в роскошно убранной зеленью и цветами Большой обеденной палатке, состоялся завтрак, во время коего Рубанов развеселил гостей историей, рассказанной на французском языке:

— У корреспондента «Таймс» вытащили из кармана бумажник…

За столом повисла тишина.

— … в котором находилось 103 рубля, — бодро продолжил рассказчик, — визитные карточки, различные приглашения и пропускные билеты. Вытащили вчера, а сегодня утром, перед парадом, хроникёр получил открытое письмо за подписью «вор».

Николай изволил улыбнуться, Лубэ от души развеселился: «Шарма–а–н», — сделал глоток из бокала.

— … Нечистый на руку автор письма извинился перед потерпевшим, что обеспокоил его похищением бумажника, и порадовал известием, что все находившиеся в нём бумаги направил на имя корреспондента в городскую управу. «Деньги же я оставляю у себя, — приписал он в конце письма, — подняв бокал с шампанским, произнёс Рубанов. — Ибо рад приезду французского президента и считаю честью и долгом отпраздновать франко–русскую дружбу».

Лубэ протянул через стол руку с бокалом, чтоб звонко чокнуться с рубановским.

Император рассмеялся.

Плеве слегка похлопал в ладоши и тоже счёл уместным кое–чем поделиться из последних новостей о франко–русской дружбе.

— Господа! — поднял он бокал. — Я лишний раз убедился, насколько сердечно русские люди встретили французских моряков. Дело дошло до того, что после активного вчерашнего угощения, петербургский подрядчик Самовихин попал с утречка в больницу для душевно больных…

Вновь в палатке повисла тишина.

— … Больной вообразил себя не прокурором или Наполеоном.., а французским моряком, — докончил под смех присутствующих. — Вот что теперь ценится выше всего, — пригубил из бокала министр.

— Ну, хоть не Эмилем Лубэ, — окончательно развеселился президент, без конца повторяя: — Шарма–а–н.

«Какие всё–таки русские люди остроумные и душевные», — пригласил императора отужинать на «Монткальме».

Растроганный Николай изволил подарить французскому флоту громадную серебряную вазу, которую внесли два русских моряка.

— Храброму флоту Франции, — поднял бокал с шампанским император, улыбнувшись неподдельному интересу Лубэ, с восхищением рассматривающему украшенную драгоценными камнями вазу в виде древней русской ладьи с витязем на корме.

— Благодарю, — поклонился царю. — Этот дар будет храниться в Бресте, — решил президент, — и пусть он напоминает французам о русских воинах, всегда готовых прийти на помощь своим друзьям.

— Максим Акимович, — после франко–русских торжеств обратился к своему генерал–адьютанту император. — Пора вам дивизию на корпус поменять… Прекрасный кавалерийский корпус со штабом в Санкт—Петербурге. Так что столицу покидать не придётся, — не сомневаясь в согласии, пожал генералу руку.

«Вот она, волшебная сила слова, — размышлял Рубанов по пути домой. — Главное, вовремя это слово произнести», — расцеловав по приезде супругу, пафосно воскликнул:

— Дорогая… Ты теперь — корпусиха, — глянул на удивлённую жену, с усмешкой подумав, что, видимо, такие же глаза были у «французского моряка», подрядчика Самовихина.

Через десять дней после царского дня рождения, двадцать лет исполнилось и Акиму Рубанову.