Держава (том второй)

— Вы сделали для России и её православного народа великое дело, — обратилась к ним Прасковья Ивановна. — Прославление преподобного Серафима на века оставит след в памяти и душе народной. Мне ведомо, что многие неверующие за эти дни обрели веру, нашли утешение в скорбях, разрешение тяжких недоумений и сомнений духа. Многие встали на добрый, истинный путь, ибо тёплого молитвенника и великого Предстателя явил Господь людям Своим — преподобного Серафима Саровского. А тебя, государь и Царство Русское ждут кровь и испытания… Грянут великие потрясения в Царстве Русского Народа. Люди забудут, что первый долг русский, после Православия, и главное основание истинного христианского благочестия — в усердии и ревности к своему Царю—Богопомазаннику… Так говорил преподобный отец Серафим, — перекрестилась она. — Господь Бог попустит на время восторжествовать в России беззаконным людям, даже и не русским от рождения. Ясно видел грядущее святой прозорливец Серафим. Всё это случится по предопределению Христа Бога нашего, за упадок веры святой и благочестия людского. Святой Серафим хочет поддержать тебя, дабы в трудные минуты тяжких испытаний ты не пал духом и донёс до конца Свой Тяжёлый, Христу в уподобление, Крест Искупления Своих подданных, изменивших присяге и предавших Тебя. Русские люди должны оглянуться на себя и опомниться, пока ещё не поздно, пока не услыхали ещё грозных слов Божиих: «Се оставляется вам дом ваш пуст!». Взывай к людскому благочестию, государь. Прославляй святых и может тогда народ твой обратится к Богу и Церкви Его…

— Матушка Параскева, я вам не верю, этого не может быть… Гибель России. Династии. Церкви… Я видела наш народ. Он спокоен и тих, — заикаясь, произнесла царица.

Тогда пожилая женщина пошарила рукой и вытащила из–под одеяла кусок красной материи:

— Это твоему сынишке на штанишки… И когда он родится, тогда поверишь моим словам… Молитесь за себя и народ свой, и Бог не оставит вас милостью своей…

И когда Николай с Александрой стояли уже в проёме двери, они услышали:

— Государь, ты сойдёшь с престола сам и станешь выше всех царей…

— Ники, я не хочу больше никуда ехать, — дрожала в коляске Александра, прижимаясь к плечу мужа. — Я боюсь!.. Я очень боюсь, Ники… Нам надо найти молитвенника, подобного Святому Серафиму, чтоб он отмолил нас и Россию…

Николай не ответил ей, задумчиво глядя на деревья по сторонам дороги.

Так же молча, он принял письмо от Мотовиловой, положив его в нагрудный карман.

Елена Ивановна всё поняла.

— Сядьте и успокойтесь, — властно сказала она. — Господь не попустит разрушиться земле Русской. Пройдя испытания Россия возродится и возвеличится… Так говорил мой супруг, а ему пророчествовал сам Серафим Саровский: «Ты не доживёшь, — говорил преподобный Серафим, — а жена твоя доживёт, когда в Дивеево приедет вся Царская Фамилия, и Царь придёт к ней. Пусть она ему передаст». — И вот вы пришли… Всё сбылось… А письмо написано старцем по откровению Божию… Я не читала его, но в нём вся правда…

Николай прочёл письмо, вернувшись в игуменский корпус.

Слёзы текли из его глаз, когда закончил чтение.

О чём написал ему святой Серафим, Николай не рассказал никому, даже другу детства великому князю Александру Михайловичу.

Лишь одна Александра знала содержание письма.

— Ники, нам надо найти МОЛИТВЕННИКА, — произнесла она. — Ведь есть же в России хоть один праведник, чтоб отмолил нас от несчастий и бед. Надо найти его…

— Надеюсь, Николай не станет слушать этих безумных старух, что бы они ему не говорили, — поделился своими мыслями с великим князем Сергеем, друг детства русского самодержца Александр Михайлович, пока ехали в экипаже, на что тот лишь осуждающе покачал головой. — Лучше, когда приедем в Петербург, вызовем дух Александра Третьего и узнаем нашу судьбу и судьбу России.

____________________________________________

Через месяц после начала торжеств в Сарове, семьи Рубанова–генерала и Рубанова–профессора, собрались в генеральском доме отметить окончание Глебом Николаевского кавалерийского училища.

Отец и два сына–офицера сидели за столом в белых мундирах. Погоны Рубанова–старшего украшал генерал–адьютантский вензель, а погоны сыновей — две офицерские звёздочки.

— Подпоручик и корнет, — похвалился Максим Акимович сыновьями перед семейством младшего брата.

На что Георгий Акимович язвительно улыбнулся.

Старшая, восемнадцатилетняя дочь скорчила насмешливую гримасу, прошептав: «Сатрапы!».

Любовь Владимировна залюбовалась красавцами–офицерами, а тринадцатилетний Арсений и восьмилетний Максим с восторгом приблизились к двоюродному брату и почтительно стали разглядывать нагрудный знак об окончании училища.

— Я в гимназию, как Арсений, не пойду, — решительно произнёс Максим.

— А куда же ты пойдёшь? — поинтересовалась сестра.

— В кадетский корпус пойду.

— А я после гимназии не в университет, а в артиллерийское училище поступлю, — испортил настроение своему отцу Арсений.

— Георгий, а у тебя прекрасные сыновья растут, — добродушно улыбнулся Максим Акимович.

Про дочь говорить не стал.