Читаем Державин полностью

Но борьба за человеческую личность, патриотический пафос и сатира Державина при всей значительности идейного содержания его творчества оставляли в стороне наиболее существенное противоречие эпохи — крепостное право.

Выступив в русском литературном процессе как художник, который выводил искусство на пути к жизненной правде, Державин в то же время как бы разбивал это искусство на два потока. Один из них вел действительно к жизненной правде в изображении человека, был полон той заботы об общественном благе, которая так привлекала к Державину Рылеева:

Он пел и славил Русь святую!Он выше всех на свете благОбщественное благо ставилИ в огненных своих стихахСвятую добродетель славил.[2]

Здесь выразились наиболее прогрессивные, демократические черты творчества Державина.

Но в то же время Державину еще не хватает необходимой для подлинного художника-реалиста социальной зоркости в понимании явлений жизни. Вот эта двойственность Державина и делала его, с одной стороны, близким Рылееву, а с другой — реакционером из «Беседы любителей российского слова».

Державин выступил в острый, переходный момент общественного развития, и самое творчество его тоже имело в значительной мере двойственный и переходный характер.

Богатая и пестрая событиями биография Державина, кажется, представляет собой готовый сюжет для романа. Непрестанная цепь взлетов и падений, драматические повороты судьбы, конфликтные столкновения с вельможами и даже монархами — все это создает благодарную канву для беллетризации, хотя сам по себе такой подход и несет, несомненно, оттенок дискуссионности.

Автор книги о Державине, О. Михайлов, пошел по тому же пути, что и, например, эстонский писатель Я. Кросс в повести «Имматрикуляция Михельсона» (об активном участнике подавления пугачевского восстания) или В. Пикуль в своих исторических романах из эпохи XVIII века. Он как бы предоставляет говорить о себе самому времени, самим участникам давних событий и, конечно, прежде всего Державину. Однако в отличие от этих исторических беллетристов О. Михайлов придерживается в своем повествовании строгой документальности: в его книге нет ни одного вымышленного лица. Можно сказать, что элемент вымысла вынесен здесь на бытовую периферию.

Задача автора облегчалась тем, что к его услугам были не только многочисленные мемуарные свидетельства, не только монументальная биография Державина, созданная Я. Гротом, и переписка поэта с современниками, но и подробные «Записки», в которых Державин сам рассказал о своем жизненном пути («Записки из известных всем происшествиев и подлинных дел, заключающие в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина»).

Однако это же обстоятельство ставило перед ним и новую трудную задачу: выбор повествовательной манеры, которая и не вступала бы в резкое противоречие с языком эпохи (ее документами, воспоминаниями современников и прежде всего самого Державина), и в то же время не переходила бы в нарочитую стилизацию.

В основном автор избрал план повествования, с которым следует согласиться: он в целом ориентируется на манеру речи современной эпохи, сохраняя все же за собой, так сказать, свободу речевого жеста в смысле включения — в случае стилевой необходимости, — и своего рода авторских отступлений, придающих языку повествования в целом не скованный одною только речевою мерой характер.

Конечно, большая или меньшая обоснованность этой смены, так сказать, авторских ключей повествования определяется в каждом данном случае общим характером повествовательного контекста, охватывающего столь обширную, сложную и противоречивую эпоху.

Перед читателем предстанет Державин в противоречиях его личности, в бедствиях необеспеченной юности и авантюрных попытках обогащения, в рискованных перипетиях борьбы с пугачевским восстанием (когда Державин едва не был захвачен восставшими крестьянами в плен и за голову его Пугачев объявил денежную награду в 10 тысяч рублей), в пору первых успехов в стихотворчестве и начавшегося возвышения по служебной лестнице, в борьбе с вельможами и отстаивании до конца своих взглядов перед Екатериной, Павлом и Александром I, в ореоле славы первого поэта России. Одновременно читатель познакомится с современниками Державина — его друзьями-литераторами В. Капнистом, Н. Львовым, И. Хемницером, И. Дмитриевым, увидит колоритные фигуры екатерининских вельмож — Г. Потемкина, И. Шувалова, А. Вяземского, встретится с великим полководцем А. Суворовым. Романизированная биография «Державин» была напечатана в 1976 году в журнале «Волга» и отмечена премией года по художественной прозе.

Невыдуманный облик Державина, его жизнь, его судьба, переданная пером живым и ярким, помогут лучше узнать и полюбить одного из замечательных поэтов XVIII века, который, по определению Белинского, был «первым живым глаголом юной поэзии русской».

Член-корреспондент АН СССР Л. И. ТИМОФЕЕВ

Глава первая

КАРТЕЖ



Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное