Державный

В этом году Хануш снова появился на Москве. Он разоблачил двух предателей, которые замышляли выдать Курицына государю и митрополиту. После суда и приговора оба они были сброшены в бездонный колодец подземелья в Останках, а вместо них в кружок поклонников зижителя Вселенной были приняты весьма почётные члены — новый настоятель Успенского собора Кремля Алексий и один из пресвитеров храма Михаила Архангела. Оба они были привезены из Новгорода великим князем по наущению Курицына.

Когда-нибудь — и Фёдор Васильевич нисколько в том не сомневался — в его тайное общество будет введён и сам государь Иван Васильевич. Иллюзабио поможет это сделать. Сейчас, сидя в кременецком доме великого князя, мокрый Курицын смотрел на красивого и гордого государя Московского и мечтал о грядущих благословенных временах. Ничто не смущало его безумной и больной души. Он был полностью уверен в том, что сотворённая в его воображении ложная картина мирозданья истинна и непреоборима.

Беседа великого князя с братьями закончилась тем, что Андрей и Борис пошли навещать Андрея Меньшого, который сильно ушибся спиной после падения с лошади во время битвы на Опаковской переправе и теперь лежал чуть ли не при смерти. Государь так и сказал братьям:

— Плох, очень плох. Ступайте, посидите с ним. Да скажите ему, что мы с вами отныне в полном содружестве. Глядишь, сия новость поспособствует его скорейшему выздоровлению.

Когда Горяй и Голтяй исчезли, пришла очередь беседы с Аристотелем. Фрязин принялся неторопливо и основательно рассказывать о всех достоинствах и недостатках местности вокруг Боровска и по всему левобережью реки Протвы. Государь внимательно слушал. Окончательное утверждение Фиораванти, которое сводилось к тому, что окрестности Боровска и Протвы более выгодны для размещения огнестрельных орудий и для решительной битвы, нежели даже окрестности Кременца и реки Лужи, обрадовало Ивана Васильевича.

— Благодарю тебя, друг мой Аристотель! — подойдя к муролю, обнял его за плечи государь. — Ты полностью развеял все мои сомнения и убедил меня в том, о чём я и сам догадывался, да не был до конца уверен. Ну, а теперь нам пора приступать к обеду. Не хочу начинать трапезу в обществе любезных братьев, пусть уж они попозже к нам подсядут.

Иван Васильевич повёл всех за стол, уже уставленный ястием и питием, сам стал читать молитву перед вкушением пищи:

— Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении, отверзаюши Ты щедрую руку Твою и исполняеши всякое животное благоволения.

Дьяк Курицын ловко перевёл благую молитву на свой изнаночный язык, который он по-новгородски называл «опакушным», и мысленно прочитал сказанную Иваном Васильевичем молитву задом наперёд. От природы необыкновенно одарённый человек, Курицын за три года научился с ходу переводить любое самое длинное высказывание на опакушный язык, а когда во время тайных радений в подземелье под Останками он читал опакушные псалмы и молитвы, члены его дьявольского сообщества внимали с благоговением непонятному языку. Они не знали, каким образом сей язык изобретён, и были полностью уверены в том, что сам великий каменщик мирозданья обучил дьяка Курицына своему светоносному наречию. Так говорил им Фёдор Васильевич, и они верили ему простодушно, как доверял и верил государь Иван Васильевич, который лишь до поры до времени остаётся непосвящённым в тайну Вселенной и в тайну останкинского подземелья.

Едва приступили к трапезе, снова появился окольничий Ларион. Лицо его было взволнованно.

— Что, Ларя? — спросил Иван Васильевич.

— Товарков-Пушкин от царя прибыл, — доложил Ларион.

— Да ну! Вот так денёчек! — воскликнул государь. — И братья явились, и Аристотель прибыл, а теперь ещё и посол! Звать немедля Ивана Фёдоровича сюда! Я его третьего дня к самому Ахмату отправил, — пояснил он Аристотелю и Курицыну, уже подсохшему. — Переговоры вести с царём басурманским, дабы время выиграть. Сейчас послушаем, с чем наш Товарков-Пушкин пожаловал.

Глава четырнадцатая ЛЁД

Через четыре дня после приезда в Кременец братьев великого князя и возвращения Фиораванти и Курицыных из Боровска случилось то, чего так долго ждали все — одни с надеждой, другие со страхом. Угра встала, скованная мутно-белой ледяной корой. Мало кто мог припомнить столь раннее наступление зимы. В позапрошлом году в конце лета и на Новый год ударяли морозы. Подобное наблюдалось и в начале княжения Ивана Васильевича. Но чтобы на Дмитрия Солунского[153] замерзали реки! Такого, кажется, ещё никогда не бывало.

Теперь следовало ожидать, что дня через три, если морозы усилятся или хотя бы не смягчатся, Ахмат пойдёт в решительное наступление. И в пятницу двадцать седьмого октября Иван Фёдорович Товарков-Пушкин снова отправился в Якшуново к Ахмату.