Державный

— Нет, брат! — тоже стукнул по столу Иона. — Из одного корня, из блаженного князя Димитрия Донского. И ежели не хотите, не верьте Шемяке, а поверьте мне. Не сдержит Дмитрий Юрьич клятву — на мне грех будет. А я Васильчат малых на свою епитрахиль возьму по старинному обычаю.

— На патрахиль? — отозвался Косой-Оболенский, скребя затылок. — С пречистого покрова?

— Да, — отвечал Иона. — Из-под иконы Пречистой Богородицы с большим молебном возьму их под епитрахиль свою и поведу в Переслав к Шемяке.

— А ежли он и их ослепит? — спросил князь Муромский.

— Небеса разверзнутся! — сказал Семён Ряполовский.

— Не разверзнутся, — снова тихо фыркнул наместник. А может быть, это уже только мерещилось Геннадию, который, прислушиваясь к столь важным разговорам, в волнении незаметненько попивал пиво, и его вдруг стало тяжко морить.

Бояре один за другим принялись обсуждать смысл Ионина посольства, Геннадий ещё какое-то время вслушивался в их прения, но потом слова стали слипаться друг с другом, сливаться, закручиваться в спирали, и Геннадий окунулся в освобождающий, ласковый сон.

Глава восьмая ИЗ РАЙСКОГО БЛАЖЕНСТВА, МИНУЯ ЧАД ПРЕИСПОДНЕЙ, — В ИЕРУСАЛИМ!

Увидев, как сидящий напротив послушник, приложив к столу ладошку, приткнулся к ней лбом и заснул, шевалье Бернар де Плантар, и без того уже пьяноватый, пуще прежнего развеселился. В этот день ему впервые стало страшно нравиться в Московии. И было с чего. Ведь едва-едва перевалило за полдень, а уж сколько всякой всячины успело приключиться. Несчастное падение Эраблиеры, которую пришлось прикончить, страшный ушиб малыша Андре и затем — чудесное, счастливое исцеление этим московитским старцем с помощью неких незаметно произведённых волшебств. Невероятная встреча с монахом-московитом, оказавшимся по происхождению французом, и его рассказ о том, что творится в государстве Московском. Полное выздоровление Андре и приезд в Муром. Здесь — прежде всего месса в красивом деревянном храме, столь причудливом и снаружи и внутри, что, быть может, именно эта причудливость повлияла на Бернара и он вдруг очаровался церковной службой и пением хора, стоя в притворе, дальше которого их, франков, не пропустили. Очаровали его и одежды и повадки московитов, их звучная речь, и ни с того ни с сего ему подумалось о том, что, возможно, давным-давно его предки франки одевались точно так же, вели себя подобным образом и говорили на некоем сходном наречии.

Потом — из тёплого тепла на лютый мороз — оскорбление, нанесённое каким-то хамом, наступившим Бернару на ногу и при этом ещё толкнувшим. Поединок, едва-едва разгоревшийся и быстро погашенный благодаря вмешательству любезного Тома и другого инока. В глубине души Бернар честно признавался себе, что изрядно струхнул, когда понял силу соперника. Ему бы не выйти живым из драки с этим московитским грубияном, храни вас Господь, добрые Тома и Женнади! И он, кажется, с достоинством согласился на примирение, всем своим видом показав, до чего же ему не хочется оставлять обидчика в живых. За это стоило выпить, и когда Бернар, войдя в антресоль княжеского дворца, называемую здесь теремом, увидел обильно уставленные столы, душа его возликовала, все показались милыми и приветливыми. Роже и Пьера повели выбирать жильё, а их с Андре усадили хотя и не на почётном месте, но всё же невдалеке от уважаемого епископа, за соседним столом. Тома сел рядом с Бернаром, а Женнади — напротив. Яства, которыми их стали угощать, оказались отменно приготовлены, хотя и все без исключения — постные. Выяснилось, что Великий пост очень многие московиты соблюдают весьма строго, подумать только — воздерживаются от скоромного все сорок с лишним дней, не едят даже рыбы! Не говоря уж о молочном! Сыра не едят!

— Это невозможно! — удивился Бернар. — Взрослый человек отощает, не в силах будет влачить существование.

— В силах, уверяю вас, — улыбался Тома. — Мало того, некоторые постники принимают пищу только по субботам и воскресеньям, а в остальные дни сидят на одной воде.

— Простите, уважаемый Тома, но при всём уважении к вам я не могу в это поверить, — кисло улыбался в ответ Бернар, расстроенный тем, что сей достойный юноша столь нагло ему врёт.

— Вы сами убедитесь в этом, если поживёте у нас подольше, — отвечая монах. — Много есть и таких, которые вне постов по понедельникам, средам и пятницам довольствуются только чёрствым хлебом и водой.

— И что же, все московиты так постятся? — спросил доверчивый Андре.

— Увы, нет, — вздохнул Тома. — Всеобщее благодушество, которое вы ныне созерцаете, вызвано лишь приездом великого праведника Ионы. Каждый при нём старается выглядеть постником. В обычных же случаях лишь треть из ныне присутствующих кормилась бы постной пищей, а остальные непременно попросили бы пощадить их каким-нибудь скоромным лакомством. Хотя нет, сейчас, на Страстной неделе, не попросили бы.

— А простонародье? — спросил Бернар, не зная, верить или не верить славному монаху.