Державный

— Возле пристани, Васенька, — ответил голос Марьи. — Тут такое гульбище построено, чтобы можно было сидеть и смотреть на Волгу. И столик есть. Хочешь, подадут чего-нибудь? Пива, квасу, закусочек?

— А вина нету ренского? — спросил Василий.

— Сейчас спросим, — раздался голос пристава. — Эй, парень! Ренское есть у вас?

— Нет, — прозвучал голос тутошнего кравчего, — ренского нет, но есть мушкателя кисло-сладкая[24].

Василий согласился на мушкателю и, отпив три глотка, почувствовав приятное тепло в груди, спросил:

— Красиво на Волге?

— Очень красиво, Васенька, — ответила жена.

— Кораблики?

— Две ладейки. Одна плывёт, одна причалила. Да один струг на приколе. Да ещё два подчалка[25], — перечислил дьяк Беда.

Василий попытался вообразить себе всё это и не смог — угличскую пристань он совсем не помнил, да и видел-то её лишь однажды мельком, когда после гибельной Ростовской битвы бежал от Шемяки через Углич — в Новгород. Кто б вырвал сию страницу! И тогда, как сейчас, казалось — всё потеряно, вечный позор, остаток жизни — в унижении, а повернулось, возвратился московский трон. Правда, тогда глаза были целы. Теперь — хуже. Глаз нет, Шемяка повсеместно объявил себя государем, сторонники разделены — одни в Муроме, другие — в Литве, третьи колеблются и вот-вот присягнут вору.

— Слепой-незрячий съел хвост собачий! — вдруг раздался в отдалении озорной мальчишеский голос. Полоснуло по сердцу — до того на Иванушкин похож!

— Кыш отсель, безобразники! Вот я вас, ащеулы! — грозно одёрнул дразнилыцика дьяк Беда.

— Князь Горе, княгиня Туга да дьяк Беда! — не унимался озорник. — Князь московский — таракан скользкий!

— Открой глаза, погляди полраза! — вторил ему другой, не менее нахальный мальчишеский голос.

— Иван, а Иван, — обратился дьяк Фёдор к приставу Котову, — скажи людям своим, чтоб отогнали проклятых зубоскалов.

— И то, — согласился Иван, будто доселе не догадывался, что Василию может быть неприятно выслушивать подобные дерзости. — Николай, Семён! Прогоните ощер этих!

Те пошли выполнять приказ, но, видно, не очень старательно, потому что ещё долго слышались выкрики озорников:

— Князь слепой с княгиней глупой! Слепой-незрячий съел кал свинячий! Московский князь, с печи не слазь!

Наконец их прогнали, наступила стыдливая тишина. Василий отпил ещё несколько глотков ароматного заморского вина, как ни странно, настоящего, и промолвил:

— Как же мне тут управляться, в Угличе, коли меня здесь так величают?

— Мальчишки, Васенька, что с них взять, — ласково утешила его Мария.

— Мальчишки разносят то, что их отцы из сердца выносят, — возразил Василий в рифму, будто заразившись от тех озорунов. — Пускай ещё подадут, у меня уже пусто, — велел он, протягивая в никуда свою чашу.

— Гляди, Вася, мальчики наши приплывут, а ты пьяный будешь, — осторожным тоном проговорила Марья.

— Чем же глядеть-то мне, Машенька? — усмехнулся слепой.

— Ой, — пристыдилась княгиня. — Прости, родный! Да как же иначе сказать, коли так говорится?

— «Нюхай», «слухай», — отвечал Василий. — Мне теперь только нюхать да слухать. А ладно ли я выгляжу? Не испугаются детки?

— Очень ладно. Темну-то я тебе нарядную вышила.

— Я б сам такую носил, — вставил своё пристав Иван.

— Когда тебе выколют, я с удовольствием и для тебя вышью, — прозвучал сердитый ответ Марьи. — Да только не с орлами и совами, а с нетопырями да жабами.

— Ой, мечта-а-аю! — закатился в смехе глумливый пристав.

— Мечтай, мечтай, сбудется твоя мечта, сбудется, — сказал дьяк Беда.

— Ты хоть и Беда, а мне беды не накличешь, — поспешил откреститься пристав. — Обедать что, здесь будем?

Так они сидели ещё довольно долго. Наконец и впрямь приблизилось время обеда. Княгиня никуда уходить не хотела, и Василий приказал подавать кушанья сюда. Им подали тёртую редьку, гороховую похлёбку на мясном наваре, пирожки с налимьей печёнкой, печёного жереха в сырно-яичной заливе, баранье жаркое, обрызганное соком кислых померанцев[26], а на сладкое — пирог с мёдом, орехами и шепталами[27], который они стали запивать густой мальвазией, и Василия потянуло в сон.

— Что-то больно щедро вы стали меня тут потчевать, — усмехнулся он. — Перед казнью или задабриваете на будущее?

— Может, так, а может, и этак, как придётся, — услышал он в ответ от Котова. — Не пора ли вздремнуть, Василь Василия?

— А есть где прилечь?