Державный

В это июньское утро княгиня Анна Рязанская встала вместе с иноками Андроникова монастыря в тот час, когда рассвет ещё только угадывался, а повсюду царствовала летняя душистая ночь. Надев на себя самый нарядный свой летник ольхового цвета и покрыв голову новеньким белым убрусом из тончайшей паволоки, а также звёздчатой кикой, украшенной яхонтами, в остальном она решила ограничить себя в драгоценных украшениях и надела на шею не самое пышное своё ожерелье, состоящее из витых билоновых гривен. В невесомых летних черевичках, летящим шагом, несмотря на то что была уже на шестом месяце своей третьей беременности, княгиня выпорхнула на монастырский двор и отправилась в храм Спаса Нерукотворного, где уже вовсю шла заутреня. Душа княгини пела — скоро она снова увидит Москву, град, в котором родилась двадцать лет назад, встренется с братиками и матушкой, походит важной павой по торговым рядам на Пожаре и в Занеглименье, подышит москворецким воздухом на пристани, любуясь разноцветными парусами многочисленных корабликов, притекающих на Москву со всех концов в куда больших количествах, нежели в Переяславль[40], который, как ни крути, несравним с Москвою, далеко ему до неё, новой и расцветающей столицы Руси.

После заутрени отслужили молебен нерукотворному образу, привезённому некогда из Царьграда основателем монастыря — святителем Алексием. Недавно по велению великого князя образу дали новую богатую ризу, и когда двое монахов вытаскивали его из храма, дабы нести крестным ходом ко Кремлю, видно было, что им не очень-то легко.

Вместе с игуменом Митрофаном — духовником великого князя, княгиней Анной и всеми её сопровожатыми ко Кремлю отправилась ещё дюжина иноков. Выйдя из монастыря и дойдя до Болвановской дороги, по ней спустились к Яузе. Здесь порешили всё же поместить Нерукотворного Спаса в большой княгинин рыдван и везти в нём, а уж у самого Кремля снова взять на руки. Игумен посоветовал Анне Васильевне тоже сесть в рыдван, но она отмахнулась:

— Сколько тут той ходьбы? Версты три? Не больше.

Перейдя по Болвановскому мосту через Яузу, на рассвете спустились к Москве-реке. Отсюда, с расстояния в одну версту, открылся восточный вид на Кремль. Сердце Анны забилось так, будто там, в груди, открылся какой-то новый горячий источник. Чем ближе они приближались к сердцу Московии, тем светлее делалось вокруг, и вот уже лучи рассвета засияли на куполах Архангельского и Благовещенского соборов, справа от них высверкнулись главы Чудова и Девичьего монастырей, а слева вырисовывались очертания великокняжеского дворца — узорное нагромождение башен и башенок.

Дошли до храма Николая Чудотворца. Здесь начался Зарядский посад, вверх карабкались на гору дома и домишки, виднелась чёрная крыша Мытного двора.

— Вот уж мы и на Москве, — сказал игумен, — Начинайте петь «Богородице Дево».

— Богородице Дево радуйся, — запели иноки, — Благодатная Мария, Господь с Тобою. Благословенна Ты в жёнах, и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших.

Про плод чрева особенно было приятно думать и петь в это утро княгине Анне. В третий раз она беременна, и вот снова отпустил её князь Василий, супруг нежный, рожать на Москве, у хороших московских лекарей. В два первых раза родила Анна девочек. Может, хоть теперь Бог пошлёт мальчика?

И смешно и не смешно было думать о том, что природа смеётся над Анной, которую в детстве матушка и батюшка звали Долгожданочкой, и матушка, бывало, часто любила рассказывать дочери о том, как она долго ждала её, а рождались одни сыновья. После того как Дмитрий Шемяка ослепил отца, отец пуще прежнего привязался душой к матери, и что ни год матушка рожала. Ещё в Угличе, в неволе, родила она третьего после Ивана и Юрия сына, названного Андреем в честь мученика Андрея Стратилата. На другой год, уже будучи вновь на Москве великой княгинею, Марья Ярославна опять разродилась мальчиком, правда, мёртвым. Год ходила порожняя. Потом, когда Шемяку в Галичской битве батюшка наголову разгромил и гнал до самого Новгорода и там замирился, вскоре после этого, летом матушка снова родила сына — Бориса. Ещё год — и ещё сын, Семён. А Марья Ярославна так хотела девочку, так хотела! И в конце концов Господь внял её мольбам, и в какую годину — когда поганый хан Мазовша стоял под стенами Кремля. Битва жестокая шла на Пожаре, в Зарядье, на кремлёвском Подоле, покуда не побежали ордынцы, сломленные доблестью москвичей. И в тот самый миг благодатный, когда пришла весть о бегстве татар, родилась у великой княгини девочка, которую назвали Анной, что по-еврейски значит «благодать».