Державный

   — Ой, бою-у-у-у-у... — Девушка запищала от страха, санки выскочили на берег, спрыгнули с него, полетели, Василий впился губами в уста красавицы, сладко! бух-х-х! санки приземлились, покатились по обрыву, поцелуй сорвался...-...усь! — допискнула девушка своё «боюсь» и пуще прежнего залилась звонким смехом.

Покатились по льду реки, покрытому гладко заезженным снежным настом.

   — Как звать тебя, пригожая? — спросил Василий, целуя свою спутницу в щёку, горящую морозами и пламенем.

   — Как звать?.. Не скажу!

   — Скажи!

   — Хавроньей.

   — Ну правда, скажи!

   — Ладно уж. Апраксой. А тебя, болярко?

   — Гаврила, — назвался Василий и не соврал, ибо родильное имя его и впрямь было Гавриил, он ведь двадцать шестого марта родился, в день Архангела Гавриила.

   — Теперь ты врёшь! — не поверила девушка.

   — Вот те крест — не вру, — заверил её великий князюшка.

Санки остановились чуть ли не на середине реки. К ним уже вели лошадь, дабы прицепить и затаскивать обратно в гору — чуть поодаль, в Зарядье, берег был более пологим.

   — Ещё раз прокатимся? — спросил Гаврила-Василий.

   — Нет, лучше пойдём в женихи поиграем, — отказалась Апракса, спрыгивая с санок и уже устремляясь направо, где толпа молодёжи, образовав несколько кружков, затевала разные игрища. Только что, как видно, в одном из потешных сборищ закончилась игра в женихи — беднягу «жениха», проигравшего словесный поединок с «невестой», пинками и снежками изгоняли прочь.

   — Ксеюшка! Ксеюшка! — завидев Апраксу, зазывали её подруги. — Скорей! Будешь невестой?

   — Буду! Буду! — отвечала девушка. — Вон за мной и жених уж гонится. Гаврила.

   — Ой! Гаврила! Какой хорошенький! — приветствовали Василия игруны. Видно было, что его узнали, но не кажут этого. Апраксу уже покрыли белой полупрозрачной тканью, на голову Василию водрузили шутовскую корону, запели, кружа хоровод вокруг «жениха» и «невесты»:

Князёк молоденький,
Соколик ясненький,
Неженатый Гаврилушка,
Холостой Тимофеевич.

   — Ишь вы! — усмехнулся Василий Иванович. Ведь и впрямь по родильным именам он получался Гаврилой Тимофеевичем. — Ну, невестушка, Апраксея Звановна, яз хоцю тебе, по иди за мене.

   — Не пойду! — отвечала, как положено, «невеста».

   — Почему?

   — У тя три ноги.

   — Зато все с копытами.

   — У тя рога.

   — Зато шапка не свалится.

   — У тя мать колдушка.

Следовало быстро отвечать, иначе полетят снежки и будет засчитано поражение. Но от подобного упоминания о матери у Василия дыхание на миг спёрло. Хоровод стал замахиваться снежками.

   — Зато ты будешь болтушка, — выпалил «жених». Засчитали. Игра продолжалась.

   — Ты стар, те — сто лет, — молвила Апракса.

   — Помру — все сто тебе достанутся, — отвечал Василий.

   — У тя отец молоденек, за него пойду.

   — Зато он пред тобой не поместится — больно толста.

   — Так не сватайся ко мне.

   — Люблю толстых.

   — Знаю, знаю, ты людей жаришь, а потом ешь.

   — Тебя по кусочку в день ясти буду, иди за мене! — выпалил Василий, еле сдерживая смех. Засмеёшься — тоже полетят снежки, проигрыш.

   — Не пойду, у тя... у тя... — Тут Апракса нарочно ли, не нарочно ли, но рассмеялась.

   — Проиграла! Проиграла! — закричали все, забрасывая «невесту» снегом, срывая с неё покров. Василий тотчас подскочил к Апраксе. Ему причитался сугубый поцелуй. Девушка помотала головой, отпихиваясь, но вскоре сдалась, и уста её и Василия слились в долгом лобзании. Хоровод стал петь положенную в таких случаях нескромную песенку:

Женишок и невестушка,
Любиться вам досуха,
Родить вам свиночек,
Дырявых ботиночек,
Снежную бабу,
Работящую жабу...

   — Эгей, княже, никак, женили тебя?

Оторвавшись наконец от уст Апраксы, Василий оглянулся и увидел друзей, с которыми покидал Кремль и которые теперь отыскали его.

   — Женили, братцы! Вот она — невеста! — со смехом отвечал великий князь.

   — А как же Солошка твоя? — совсем не к месту полюбопытствовал брат Дмитрий Иванович.

   — А я в бесерменство уйду, много жён поймаю, — нашёлся что сказать Гаврила-Василий.

Апракса тотчас резко отпихнула его от себя:

   — Ступай, ступай, Василий Иваныч, тебя, поди, Солошка твоя заждалася давно.

   — Да не Василий Иваныч я! Гаврила Тимофеевич! — воскликнул великий князь.

   — Се одно и то ж, — отвечала Апракса, хватая под руку Ивана Воротынского и уводя его в другой игровой круг, где затевалась потешная рыбалка и раздвигали большую крупноячеистую сеть.

   — А и вправду, моя Солошка лучше, — махнул рукой Василий, хотя и смуглянка Апракса была весьма привлекательна и он мог, мог добиться от неё ещё не одного поцелуя. — Чья она, Жилка?

   — Разве не знаешь? — удивился брат Дмитрий.

   — Не знаю, право.

   — Так ведь Ивашки Чёрного отродье.

   — Еретика?! Который в Литву сбежал?

   — Его самого.

   — Тьфу ты! Вот ведь попутал бес! — плюнул в сердцах Василий. — А семейство его, стало быть, так на Москве и обретается?

   — Семейство не виновато, — пожал плечами Жилка.