Читаем Державы Российской посол полностью

Многословие Шатонефа несносно. Ох, трудно с ним! Вельможа среднего ума, избалованный, всю жизнь гревшийся в лучах «короля-солнца». Доводы простые, практические, воспринимает туго. Покойный Людовик решал за него, вкладывал в рот готовое, – разжуй и проглоти! Радеть о пользе для государства маркиз не приучен. Превыше всего – воля короля, святая его воля.

– Его королевское высочество до сих пор не был осведомлен о добром расположении царского величества.

«И не хотел знать, – вставил Куракин про себя. – Кто мы были для Людовика? Дикари в звериных шкурах».

– Регента смутит отдаленность вашей страны…

Наконец-то обошелся без титула! Царский посол возразил, – Россия приблизилась к Франции. Расстояние до новой столицы почти такое же, как до Стокгольма.

– Помилосердствуйте! – и голос Шатонефа звучит умоляюще. – Может ли Франция покинуть старого, испытанного друга? Наши родители, давшие слово в Вестфалии…

– Прошло полвека с лишним, – поспешил сказать Куракин, дабы отвлечь от погружения в прошлое. – Шведы поделились с вами в Германии, забрав себе львиную долю. Вы получили Эльзас и шведскую гарантию. Кто теперь поддержит вас, если император снова двинет свою армию на запад? Император, ваш извечный противник…

– Боже нас упаси от войны, мой принц!

– Присоединяюсь к вам… Царь и не мыслит навлечь на вас войну. Речь может идти единственно о союзе оборонительном.

– Боюсь, и это не соблазнит регента.

– Оборонительный союз, субсидии, – таковы условия с нашей стороны. И разумеется, отказ Франции от всякой помощи шведам. Недавно дали Карлу шестьсот тысяч экю. Вы поступили, простите меня…

Опрометчиво, – вот что висело на языке. Слишком резко…

– Здешние купцы говорят – гнилое дерево подпираете. Скажите регенту – ваше золото в руках Карла пропало. В наших оно могло бы послужить ко всеобщей прибыли. К умиротворению Европы.

Посол увлекся. Наговорил слишком много, голова Шатонефа всего не вместит. Не усвоит сразу громадность царского плана. Шутка ли, крутой ведь поворот – от Швеции к России!

– Прошу вас не забыть, граф… В тех же надеждах на Францию пребывают Пруссия и Польша.

Московит колол орехи, легким щелчком посылал ядра по скатерти к гостю. Шатонеф упускал их, взмахивал руками бестолково. Рывком, опершись на оба подлокотника, встал, – заломило поясницу. Ушел подавленный и, как показалось Борису, испуганный.

«Не выдержал, – сказал себе Борис. – Спасается бегством».

На другой день в ассамблее младший Куракин застал Шатонефа в смятении. Суетился, обтирал лоб, затискивал в угол то прусского посла, то поляка. Проверял, должно, доподлинно ли царь с ними «в концерте». Зоркий «Цензор» обратил внимание на эти хлопоты. В очередном номере описал шахматную партию, где король – разуметь надо, шведский – оказался один на поле, брошенный всеми фигурами. И по сему случаю филозофствовал на нескольких страницах о дружбе и верности, в тонах, впрочем, нейтральных.

Где стены имеют уши, так это в Гааге. Множество ушей. И, верно, не одна пара – английская.

Шатонеф честь отдал, угостил обедом московита. Разносолов – букет благоухающий, дюжина соусов. Что ты ешь в таком обильном аккомпанементе – не расчухаешь. А предложения царя в Париж отосланы, скорым ответом француз не обнадежил.

И снова сошлись за обедом, в доме куракинском. Кушанья на манер русский. Пирога с визигой гость выкушал малость, квас только пригубил, зато поросенок под хреном восхитил гурмана. Обсасывая кожицу, слизывая жир, разглагольствовал:

– Вы поразили нас, мой принц. Вы, вы – русские… Россия встала, как Феникс из пепла.

– Мы не горели, – усмехнулся Борис.

– Да, да, простите, к слову пришлось. Знаете, один господин, не стоит называть его… Сильно возмущался в ассамблее. Что нужно царю? Неужели ему мало места? Владея половиной Азии, для чего устремился на запад? Мог бы и столицу свою основать где-либо в Сибири.

– Спасибо господину, – отозвался Борис. – Надоумил… У испанцев в Новом Свете сколько земли приобретено, однако трон из Мадрида не переносят же. А там, за океаном, горницы золотом набиты. Может, послушают того господина умного?.. Нет, граф, наш дом в Европе.

– Однако есть ученые, – произнес Шатонеф осторожно, – почитающие русских народом азиатским.

– С чего взяли? Где начало нашего государства – в Азии разве? Где Киев, Новгород, первые наши столицы?

– Я в вашей истории несведущ, – и граф поднял руки. – Передаю с чужих слов.

– Судите сами, от кого мы просвещение приняли? Не от татар же – от греков.

– Казните меня! – засмеялся Шатонеф. – Казните за невежество, дорогой принц!

Посол не хотел, однако, свести разговор к шутке.

– В Сибирь нас отпихнуть желают, – распалился Борис. – Нет уж… Коли история нас в Европу определила, не обессудьте! Конечно, для вас, французов, мы в новинку. Новый Тамерлан чудится, спать не дает. Спросите пруссаков – они тоже боялись, да вот, привыкли.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза