Держи его за руку. Истории о жизни, смерти и праве на ошибку в экстренной медицине

Всем придется подождать. Им это не понравится. Они будут злиться на меня, если это затянется. Они наверняка заполнят больничные анкеты и напишут, что я заставил их ждать. Я пожимаю плечами. Когда они приготовятся умереть, я буду здесь и приму их. И тогда наступит их очередь заставлять других ждать.

— Да, — говорю я. — Обещаю. Я вас не оставлю.

Она кивает. Седые волосы колышутся. Лицо ее слегка расслабляется.

— Хорошо, — шепчет она, собираясь с духом, и смотрит мне прямо в глаза. — Я не хочу операции, — она умолкает, не отводя взгляда. — Я готова умереть. Давайте сделаем это.

Холодок пробегает у меня по спине. Вам кажется, что после пятнадцати лет работы подобные вещи не должны меня трогать. Но они все еще трогают меня.

Удивительно, но я ничего о ней не знаю. Совсем ничего. Ее просто доставили в приемный покой на каталке, с жалобами на боль в животе и низкое давление. Десять минут назад я и не подозревал о ее существовании, а теперь я буду тем, кто окажется рядом с ней в смертный час.

— Мне кого-нибудь вызвать? — спрашиваю я.

— Они не успеют. Им ехать часов шесть или больше. Мои дети живут за горами.

— Хотите, я им позвоню?

Она смотрит на меня.

— Нет. Посидите рядом со мной. Они только что приезжали на День благодарения. Пусть они запомнят меня такой, как на праздничном ужине. Просто скажите им, что я умерла быстро.

— Хорошо, — отвечаю я.

Входит сестра и дает ей морфин. Я вижу, как лицо женщины расслабляется — боль отступает под напором опиатов.

— Хотите, я посижу с ней? — спрашивает сестра.

Пациентка смотрит на меня. Я вспоминаю свое обещание.

— Нет, не нужно. Я вызову вас, если ей понадобится еще обезболивающее.

Сестра пожимает плечами и выходит.

Мы снова остаемся вдвоем.

Я бросаю взгляд на монитор. Шестьдесят восемь на тридцать два. Все кончится быстро.

Она закрывает глаза и откидывается на подушки. О чем она думает? О чем бы думал я в последние минуты жизни? О семье? О работе? Стал бы я думать о том, что происходит, когда наше время на земле заканчивается? Не знаю. Придется дождаться своей очереди, как всем остальным.

Мы сидим молча. Негромко пищит монитор. Я думаю о своей жизни. В последнее время я почти выгорел. Мне кажется, что я делаю одно и то же, бессмысленно бегая по замкнутому кругу. Сотрудники злятся. Пациенты злятся. Раздраженные пациенты, их недовольные супруги, братья и сестры. Порой кажется, что весь этот гнев направлен на меня, потому что им просто больше не на кого его направить. Иногда мне хочется сказать людям: «Я не виноват, что вы заболели». Но я знаю, что им будет легче, если они смогут накричать на меня. Они хотя бы смогут на кого-то накричать. Но потом мне хочется все бросить, уйти и никогда не возвращаться. Мне хочется сказать: «Я тоже болен. Я тоже устал». Мне хочется возразить. Но я никогда этого не делаю. А потом что-то происходит. Я смотрю на нее. Она умирает. Я — последний человек, с которым она разговаривает. Последний, кого она видит. Последний человек на этой планете, который внимал ее голосу, видел ее лицо, слышал ее кашель и улавливал ее улыбку.

Именно поэтому я стал врачом. Не потому, что могу зашить рану, вправить вывих или сделать массаж сердца.

Я стал врачом, чтобы быть с людьми в самые важные моменты. Чтобы стоять на краю обрыва вместе с другим человеком и вместе с ним вглядываться во мрак неизвестности. Я стал врачом, потому что тоже боюсь. Потому что хочу хоть как-то ослабить страх — не только свой, но и страх всех людей.

Она открывает глаза и немного хмурится. Гримаса боли проскальзывает по ее лицу.

— Вам больно? — спрашиваю я.

Она смущенно кивает.

— Я не хочу, чтобы вы страдали, — говорю я. — Не бойтесь сказать мне.

Я вызываю медсестру.

— Еще десять морфина.

Сестра кивает, достает препарат и вводит его в капельницу. Я киваю в ответ, и сестра выходит. У нее есть и другие пациенты.

— Спасибо, — говорит женщина и садится.

Моя рука лежит на поручнях рядом с ней. Она берет меня за руку и крепко сжимает.

— Спасибо, что сидите со мной.

Я краснею.

— Что вы… — бормочу я. — Что вы…

— Как вас зовут? — спрашивает она.

— Я доктор Грин, — привычно отвечаю я.

Она удивленно моргает.

— Нет, как ваше имя?

Я не сразу ее понимаю. Иногда я бываю таким тугодумом. Но потом до меня все же доходит:

— Меня зовут Филип.

— Привет, Филип, я — Энн, — она легонько пожимает мою руку.

— Привет, Энн. Рад знакомству.

Я улыбаюсь, мы пожимаем руки, словно встретились в первый и последний раз — впрочем, так и есть.

— Я тоже рада, — улыбается она.

Мы пожимаем руки.

Держать руку умирающего человека очень печально, но в то же время и прекрасно. Ужасно и прекрасно. Монитор фиксирует каждый удар ее сердца, каждый ее вздох, уровень кислорода в крови и артериальное давление. В одной этой комнате три компьютера, не считая специального робота для лечения инсульта. Я впервые думаю, что меня окружает столько же приборов, сколько и пилота космического шаттла.

Но ни один из них не поможет мне в такую минуту.