Держи его за руку. Истории о жизни, смерти и праве на ошибку в экстренной медицине

— Десять лет, док. Десять лет я смотрю, как она уходит. Я меняю ей подгузники, и она каждый раз дерется со мной. Я поднимаю ее, когда она падает. Я целыми ночами сижу рядом с ней, а она твердит про этого крысюка, Дэвида. Я кормлю ее с ложечки супом, а она плюется в меня. Я хочу, чтобы она была в безопасности, пытаюсь успокоить. Она — мать моих детей, док. Я клялся быть с ней в радости и горести, в болезни и здравии.

Голос его дрожит.

— Я человек слова, док.

Он перестает крутить свой ус. По щеке ползет слеза. Даже старые ковбои плачут, когда жизнь становится невыносимой.

— Что произошло сегодня? — тихо спрашиваю я.

Он молчит.

Слезы текут по обеим щекам.

— Я обидел ее, вот что случилось. Я обидел ее… Иногда я не знаю, что сказать, поэтому молчу.

— Дэвид, Дэвид, ты здесь? — твердит женщина. Воцаряется тишина. Наконец я все же говорю:

— Чем вы ее обидели?

Эймос молчит, потом отвечает:

— Койот залез в курятник. Я услышал этого шельмеца у амбара, когда завтракал.

Он сжимает поручень, не обращая внимания на слезы. Мне кажется, что этот человек не плакал лет восемьдесят пять, если не больше.

Но сейчас он плачет.

— Я схватил ружье и выскочил, чтобы подстрелить койота. Мне казалось, я запер дверь в ее комнату, — он с отчаянием смотрит на меня и повторяет: — Мне казалось, я запер дверь в ее комнату.

— И что произошло? — шепотом спрашиваю я, пугаясь мысли, пришедшей мне в голову.

— Утром она заснула около половины шестого… Эймос сморкается в тот же платок, которым только что вытирал лицо жены. На седых усах остаются пятна ее крови.

— Я всю ночь сидел с ней, пытаясь ее успокоить… Очень тяжелая была ночь…

Шелли с громким стуком начинает бить пятками по доске, как ребенок в истерике. Она издает очередной дикий крик и начинает вырываться.

Я боюсь, что она повредит себе.

— Лежите спокойно! — говорю я ей прямо на ухо, а потом кричу: — Шелли, лежите спокойно!

Она замирает, не понимая, кто я и кто она.

— Она вышла из комнаты, когда меня не было в доме, док. Поднялась в нашу спальню, сорвала все белье с постели и вытащила все из ящиков…

— Много ступенек? — спрашиваю я.

— Много, док. Очень много.

Я киваю.

— Мы справлялись… Мы хорошо справлялись… Я знаю, нам обоим немного осталось… Мы уже почти там, док… Мы были так близки…

Он смотрит на меня.

— Но знаете что?

Я боюсь что-то сказать или кивнуть.

— Два дня назад она бросила кухонный нож в мою правнучку.

Глаза его наполняются слезами, усы дрожат при этом воспоминании.

— В мою чудесную правнучку, Сэмми Джо. Ей десять лет, док… Ей десять…

Он смотрит на меня и крутит ус. Я знаю, что он собирается сказать, и он понимает, что я знаю. Но он дошел до предела, и теперь ему все равно.

— Она приняла маленькую Сэмми Джо за грабителя. Она схватила кухонный нож и набросилась на собственную правнучку. На правнучку, которую в глубине души любит всем сердцем, я это точно знаю…

Он вытирает слезы платком. На лице остаются кровавые разводы.

— Если бы меня не оказалось рядом…

Он умолкает.

Я поднимаюсь.

Просматриваю результаты анализов. Особое внимание уделяю результатам томографии.

Сильное внутримозговое кровотечение после травмы головы. У нее есть все необходимые бумаги. «Отказ от реанимации. Только комфортный уход».

И тогда Эймос говорит:

— Я толкнул ее. Я толкнул ее с лестницы изо всех сил.

Он смотрит на жену.

— Я пытался убить ее. Я хотел сделать это быстро, чтобы она не страдала. Как больной теленок на ранчо. Когда они заболевают, мы избавляемся от них. Но это неправильно. Это плохо для них и плохо для нас.

Я молчу.

Документы были составлены двадцать лет назад. Она подписала их, когда еще была здорова. «Подписала, чтобы ей никогда не пришлось жить так, как сейчас», — твержу я себе.

— Я пытался уважать ее, док. Я делал все, что в человеческих силах, и даже больше. Но она бросилась с ножом на маленькую девочку. На собственную плоть и кровь. Я знаю, она не хотела бы этого.

Длинными пальцами он гладит жену по почти лысой голове.

Наклоняется и целует ее в лоб.

— Дэвид, — бормочет она. — Дэвид…

Мы оба следим, как ее дыхание замедляется. Внутреннее кровотечение усиливается.

Он стоит, держа ее за руку.

Я не знаю, что делать.

И не делаю ничего.

Мы молча смотрим, как она угасает.

Через десять минут дыхание становится прерывистым, а потом останавливается.

На мониторе появляется ровная линия.

Она умерла.

— Все кончено, — говорю я.

Эймос снимает шляпу, наклоняется вперед и плачет.

— Я старался уважать тебя, Шелли… Я старался… — твердит он. А я думаю: «Ты так и сделал».

«Ты так и сделал».

Отвлекающие факторы

Сегодня тяжелый день. В приемном покое множество людей. Кофейный автомат в вестибюле заправляли чаще, чем в кафетерии. Раздраженные родственники, уставшие от ожидания, слоняются вокруг с недовольными лицами. Женщина с кричащим младенцем стоит в длинной очереди за мужчиной, который обеими руками держится за живот. Во двор въезжает скорая помощь — медики выгружают пациента, не прерывая массажа сердца, сдают нам с рук на руки и уезжают с сиреной на новый вызов.