Держи его за руку. Истории о жизни, смерти и праве на ошибку в экстренной медицине

— Будут через полчаса! — кричит кто-то в ответ.

— Скажите им, чтобы поторопились.

Я стараюсь сделать все, что в моих силах, — как эта девушка, когда ставила рекорды штата. Я собираюсь и вспоминаю все, что знаю. Я напрягаюсь изо всех сил — и то же делает вся моя команда. Я провожу все манипуляции, которые только могу вспомнить. Когда идеи у меня кончаются, я прошу советов. Я не хочу останавливаться. Я не хочу зачеркивать будущее, обещавшее быть таким ярким. Я не хочу быть тем, кто выдернет вилку из розетки.

Но это именно я.

Когда я, наконец, произношу: «Стоп!» — крови снаружи уже больше, чем осталось внутри. Это ужасно.

Мы использовали всю кровь, что была в нашей маленькой больнице, за пятнадцать коротких минут. Она вливалась и выливалась.

Девушка умерла.

— Родители приехали… Родители приехали, — тихо произносит регистраторша.

«Они опоздали на три чертовы минуты», — думаю я.

Мне предстоит говорить с ними.

Я медленно снимаю свою форму. Голубой материал покрыт ярко-красными пятнами. Я снимаю маску, перчатки. Все покрыто кровью — мы боролись до конца. Мы изо всех сил старались сохранить ей жизнь.

Вот только усилия наши — и наши молитвы — ни к чему не привели.

— Я нормально выгляжу? — спрашиваю я у стоящей рядом сестры. Она ошеломлена произошедшим.

Сестра смотрит на меня. Она понимает, о чем я спрашиваю. Она берет полотенце и вытирает капли крови с моего лица. Я прошу проверить еще раз, на всякий случай. Все в порядке. Крови нет, ни одной капли. Отец и мать не должны увидеть на мне ее кровь.

Иногда врачи чувствуют себя самыми одинокими в мире. Сестры и врачи расступаются. Они отходят в сторону, притворяясь, что заняты бумагами, оборудованием, уборкой.

Я ценю это. Я ценю возможность подготовиться.

Я выхожу в коридор, который ведет к залу ожидания. В коридоре пусто. Ни пациентов, никого. Я слышу свои шаги по полу, застеленному линолеумом. Окон в коридоре нет. Я не могу выглянуть и увидеть горы на юге. Здесь только я. Я иду на встречу с родителями.

Я стараюсь не думать о собственной дочери, о своих сыновьях. Я стараюсь не думать о том, что мне предстоит. Я стараюсь не думать, как ужасно будет получать приглашения о приеме в университеты, когда абитуриента больше нет.

Я открываю дверь. Родители сидят на диване, держась за руки. Так футболисты сидят на скамье во время последней игры года, в последнюю минуту все еще надеясь на победу, на чудо.

Только не сегодня.

Со временем я забуду о крови на ее волосах, о раздробленной груди, сломанной ноге и поврежденной артерии. Другие травмы вытеснят из моей памяти эти воспоминания. Но я никогда не забываю лица. Лица, которые умоляют меня сказать, что произошло чудо, что мы спасли их дочь, что все еще есть надежда.

Я сажусь напротив. Правая рука начинает дрожать. Я удерживаю ее левой рукой, делаю глубокий вдох, сосредоточиваюсь и начинаю говорить:

— Вашу дочь сбил пьяный водитель, когда она возвращалась с тренировки. Мы сделали все, что могли, — все, что можно было сделать, и даже больше. Но она умерла. Она умерла.

Мои слова становятся для них переходом. Переходом от семьи назад, к паре. Я стараюсь не думать об этом. Но мне не всегда удается контролировать свои мысли.

Я всегда пытаюсь сказать что-то еще. Что-то мудрое, глубокое и утешительное. Что-нибудь. Что угодно. Но я проходил через это много раз и понимаю, что сказать мне нечего. Я вижу, как рушится их вселенная. Она разлетается вдребезги у меня на глазах. Их жизнь разрушается и рассыпается, как пыль на ветру. Тысячи осколков летят в разные стороны. Мои слова уничтожили все — все, кем они были, кто они есть и кем будут.

Я сижу, изо всех сил сжимая правую руку, чтобы та перестала дрожать. Ногти впиваются в ладони. Мне больно, но я сжимаю руку еще сильнее. Я заставляю себя думать о чем-то другом.

«Не сейчас, — твержу я себе, — не сейчас». Я подумаю об этом позже. А сейчас я должен собраться. Прошло пятьдесят восемь минут после начала двенадцатичасовой смены первого дня рабочей недели. Будет еще четырнадцать пациентов. Нам нужно пережить эту травму. Я — единственный врач в приемном покое. Я не могу думать об этом сейчас. Я не должен думать об этом сейчас.

Приходят священники. Они садятся рядом с родителями. Через несколько минут я провожу их в смотровую, чтобы они простились. Я хочу быть там. Я должен быть там, тихо стоять в стороне, когда они будут плакать. Я должен помочь им проститься. Должен ответить на все вопросы. Быть еще одним, кто никогда не забудет их дочь. Я выхожу в коридор. Мимо меня к залу ожидания бегут девушки в спортивной форме. Они плачут. Они уже знают. Я вижу родителей другой девушки, которые идут вслед за ними. Вижу бабушек и дедушек. Мимо меня проходят тренеры. Они — словно падающие звезды, которые сгорают у меня на глазах одна за другой.

Но мне нужно работать. Я не могу думать об этом прямо сейчас. «Не сейчас, не сейчас», — твержу я себе.