Держи его за руку. Истории о жизни, смерти и праве на ошибку в экстренной медицине

Какое-то время в машине никто не двигается. Воцаряется тишина. Вдруг тишину нарушает тихий плач. Груда металла позвякивает и содрогается. Через разбитое заднее стекло выбирается юноша в порванном смокинге. Он падает на землю, перекатывается на спину. Он лежит, глядя на мерцающие в небольшом просвете между тучами звезды. Парень дрожит, сердце его отчаянно бьется. Он прислушивается к звуку вращения одного из колес. Рядом с ним груда металла, которая только что была машиной.

Сейчас 1:38 ночи. Суббота. Маленький городок. — Док, — меня трясут за плечо. — Док, проснитесь. У нас травма.

Я сажусь на кровати и потираю лицо. На подбородке пробилась щетина. Во рту пересохло — слишком много кофе. Мне снился наш старый пес — он кидался в озеро за брошенной палкой. Он никогда в жизни этого не делал. Я смотрю на часы. 2:04 утра. Черт!

Я выхожу в зал. Ночная медсестра Сьюзен включает свет. Приемный покой оживает. Из громкоговорителя раздается голос:

— Внимание! Травматологи — в приемный покой! — пауза и снова: — Внимание! Травматологи — в приемный покой!

Я улыбаюсь. Наша команда состоит из четырех человек. Когда я работал в большом городе, у нас было около двадцати разных специалистов, техников, медсестер, администраторов и хирургов. Так было и днем, и ночью. Порой специалистов было столько, что некоторых приходилось выгонять, чтобы освободить место для пациентов.

Здесь все иначе. Здесь есть врач (то есть я), медсестра приемного покоя, техник и еще одна сестра, которую прислали из отделения.

Я подхожу к рации, прислушиваюсь. Но рация молчит.

— Что у нас? — спрашиваю я у Сьюзен.

Она качает головой. Сьюзен — ночная медсестра больницы.

— Четыре подростка. Трое погибли на месте. Один еще жив. Они везут его сюда.

Сердце у меня сжимается.

У меня трое подростков.

Вечер пятницы в маленьком городке. Сегодня выпускной. Мои сыновья отправились на танцы. Мысленно я подсчитываю шансы. В школе восемьдесят шесть старшеклассников. Три шанса из восьмидесяти шести, что один из погибших мальчишек — мой сын. Или, если считать правильно, шансы один к двадцати восьми.

Неважно, как считать.

Я пытаюсь вспомнить, что говорила жена: чем дети собирались заняться после танцев. Смотрю на часы. Они должны уже быть дома. Но они же подростки, и сегодня выпускной. Что подростки делают после танцев? Меня начинает бить дрожь. Я тоже был подростком.

Это тревожное чувство охватывает меня каждые выходные с тех пор, как мои сыновья стали старшеклассниками. Я называю это «пятничная дрожь». Мы — единственный приемный покой в городе. Я — единственный неспящий врач скорой помощи во всем округе. Каждый раз, когда рация сообщает об автомобильной аварии или травме, меня охватывает ужас. Я думаю только об одном: смогу ли я это сделать? смогу ли я лечить собственного ребенка?

Я знаю, что это страшный вопрос, который не следует задавать. Об этом даже думать нельзя. И все же это часть моей жизни, часть жизни в маленьком американском городке. Это реальный, сильный, холодный страх, с которым я живу постоянно.

«Смогу ли я сделать это? — спрашиваю я себя. — Не придется ли мне делать это сегодня ночью?» Я покрываюсь холодным потом.

— Где это случилось? — спрашиваю я.

Сестра с головой ушла в бумаги.

— Сьюзен, где случилась авария?

Она поднимает глаза.

— Извините… На горе Джексона.

Она отвечает, но не слушает. Я вспоминаю, что у нее дочь-подросток. Девушка учится вместе с моими сыновьями.

Сьюзен терзают те же мысли, что и меня.

Я не религиозный человек. Я не хожу в церковь по воскресеньям, хотя и следовало бы. Но голову даю на отсечение, что во время работы я молюсь больше, чем любой прихожанин. И сейчас я молюсь про себя: «Господи, пусть это не окажется кто-то из моих сыновей!»

Можно ли об этом молиться? Можно ли молиться, чтобы мертвым в разбитой машине сейчас лежал чей-то чужой сын, а не мой? Что подумает Господь о такой молитве? Я не знаю, но продолжаю молиться.

«Господи, пусть это будет чей-то чужой ребенок!»

По выражению лица Сьюзен я понимаю, что она молится о том же.

— Как далеко?

— В десяти минутах.

— Вы сказали, что выжил мальчик?

Сьюзен медленно кивает.

Я знаю, что она думает о своей дочери.

Я слышу звук ключей в двери, ведущей в коридор. Дверь открывается. Влетает Том, наш техник. Волосы у него стоят дыбом, а на щеке образовалась красная вмятина — спал он на чем-то твердом. Том — парень крупный и жизнерадостный. Он всегда готов прийти на помощь, что бы от него ни требовалось. Если понадобится искусственная вентиляция легких, именно он будет подключать аппарат, который поможет пациенту дышать.

— Что случилось, док?

Том улыбается. Пот выступил у него на лбу — так он торопился. Я рассказываю. Улыбка исчезает.

— Черт!

Том проводит рукой по лбу, вытирая пот. Все веселье прошло. Его сын учится вместе с моим старшим. Они вместе играют в бейсбол. В прошлом году его парень сумел вывести команду в плей-офф. Он молодец.

Звонит телефон. Я поднимаю трубку. Это диспетчер.

— Док, это Энн. Они на горе Джексона. Рация снова не работает. Я перезвоню вам, если что-то узнаю.