Держи меч крепче, Каллахан

— Кого? — вновь с великим спокойствием спросил Каллахан, не дав Асгреду договорить. В его взгляде читалась усталость. — Змей под пыльными камнями или немногочисленных шакалов и лисиц, которым не посчастливилось забрести на эту проклятую землю? Крайнон застилает небо, и мы не можем подать весть, а возвращаться назад не имеет смысла. Главное сейчас вовсе не гигант, а тот, кто его призвал. Что толку бороться с раной, если из нее не вынута стрела?

— Но это земля мертва, — пораженно ответил Асгред. — Раньше я встречал здесь яблоки и мед, очень много меда… Медведи лезли на деревья, чтобы разогнать пчел. Мы тоже так делали, помните? А сейчас… здесь ничего нет. Если то же самое угрожает Агропоясу, они должны знать об этом.

— Агропояс — последний оплот. До него еще тысячи километров совершенно разного мира — деревень и городов, хвойных лесов и полей, засеянных пшеницей, рек, пустошей и скал… Сдается мне, люди и сами поймут, что к чему, когда начнет массово гибнуть их урожай. Долину охватит голод и смерть. И когда гигант доберется до Агропояса, он уже будет готов встретить врага, — Каллахан встал. — Агропояс сможет принять всех, кто попросит у него помощи. Но он ничего не сможет сделать, если таких гигантов будет сотня. Нужно убить Инквизитора, и баста. Будьте верны своей присяге, братья, — Каллахан вынул меч из ножен. — Ложитесь спать, завтра тяжелый день.

— Вы не будете спать? — Павел оторвал лицо от мяса.

— Молитва — мой сон. Мне нужно набрать силу.

До ручья Каллахан добирался в полной тьме. Вокруг стояли тишина и спокойствие, и слышалось только тихое журчание воды. Он встал на колени на берегу, посреди редкой травы и колючих кустарников. Вонзил в сухую землю клинок, поставив крест перед собой. Он уже привык, что Воин не гневался.

Слова звучали тихо, шепотом, сливаясь во фразы и целые стихи. Каллахан всегда начинал с молитв своего мира — хвалебных песен, прославляющих величие ярчайших звезд созвездия Жеребца. Десять звезд на небосклоне, и одну невидимую, спустившуюся на землю. Слова текли, словно прохладное питье в глиняную чашку испытывающего жажду. Но взять и поднести ее к губам Каллахан мог только тогда, когда начнет произносить другие молитвы.

Не такие красивые на слух, как другие. В них не было звезд, украшающих корону Плодоносной Матери, и терялись между строк кровавые рубины на шее Жницы Смерти. С его уст срывались грубые слова грубого языка, словно выдолбленного из камня. Некоторые песни, правда, были очень красивы и напоминали ему прежние, что хвалили Врачевателя и Спящего. Он знал, что они назывались псалмы. На неказистые, угловатые звуки русского языка реагировало Пламя, раздуваясь и пыхая, словно костер, в которое вылили масло. Его взгляд зажегся почти сразу, без каких-либо усилий. Сила наполняла его, словно горный воздух легкие, и Каллахан вздохнул глубоко, не в силах испить чашу до дна.

Раз за разом получалось так — он начинал песни Священной Дюжины, но язык его невольно переходил на псалмы, и Пламя разжигалось сильнее. Со временем он поймал себя на мысли, что всегда заканчивает ими. И сейчас, оглядываясь вокруг, Каллахан заметил, как трава потянулась вверх и давно засохшие почки на кустарниках распустились, источая вокруг себя запах свежей зелени. Трава у ручья оживала, росла и тянулась вверх. Таковая сила белого Пламени, заставившего заволноваться Крайнона у него над головой. Несомненно, Пламя этого мира было сильнее, как и его молитвы. Но один вопрос тревожил Каллахана изо дня в день все больше: если молитвы этого мира такие сильные, почему тогда он утопает во тьме?

Глава 3

— Умеренность во сне стяжает Пламя.

Голова Каллахана, серая и лысая, загораживала то, что можно было бы назвать солнцем, если бы оно не было таким же лысым и серым. Так что проснувшись, братья не заметили различий.

— А я бы еще поспал, — не согласился Павел, сонно глядя снизу-вверх на наставника.

Да, то еще утро. Бледное пятно светила с большим трудом прорывалось сквозь свинцово-серое брюхо гиганта, уже совсем не похожего на тучу. Темная рябь проходилась по небу, смахивающая на щетинки и плавники, длинные почерневшие нити свисали с брюха вниз, полоская воздух. И простиралось это до самого горизонта и терялось вдали, насколько хватало глаз. В воздухе пахло гнилью.

— Он не мог проявиться, — с тревогой произнес Асгред, который сразу же проснулся. — Мы не должны видеть его.

— Верно, — согласился Каллахан, поправляя пожитки на коне. Тот фыркал и беспокойно переминался с ноги на ногу. — Моя сила до него не достает, потому как у меня нет цели, чтобы гигант обрел плоть. Крайнон удерживает в своей плоти чужую, ее мы и видим.