Держи меня крепче

Он был потрясающим любовником, спустя годы я знала это наверняка после сравнения его с другими, но и тогда уже догадывалась. И сумела сполна насладиться своим счастьем. А потом пришло утро. Проснувшись и сладко потягиваясь, я повернула голову и увидела его рядом. Он улыбался, но в глазах его были боль, смятение, а еще страх. Самый настоящий страх, а я-то по наивности была уверена: чего-чего, а страх ему неведом. И в тот момент сама испугалась того, что сделала его несчастным.

– Если ты будешь винить себя, – сказала я с неизвестно откуда взявшейся мудростью, – я этого не переживу. Я хочу приносить тебе счастье, а не страдание.

Возможно, эти слова я тоже позаимствовала из какого-то романа, но они совершенно точно передавали мои чувства.

Он привлек меня к себе и, уткнувшись лицом в мои волосы, сказал:

– Я люблю тебя.

Разумеется, от мук и угрызений совести его это не избавило.

Мы являли собой странную пару, днем точно возвращались в прошлое, и он становился моим отцом, насмешливо ласковым, заботливым, ненавязчиво поучающим, как будто еще пытался отыграть ситуацию назад, а ночью, ночью все повторялось. И под утро он казнился и мучился, скрывая свой страх за добродушной улыбкой. И я, женским чутьем понимая, что такая раздвоенность до добра не доведет, испуганно ждала, кто же выиграет в этой битве: день или все-таки ночь? Мне его мытарства, которые он безуспешно пытался скрыть, казались глупыми, потому что для меня-то все было просто. Он любит меня, я его, и счастье будет длиться вечно.

Где-то через неделю мы вернулись с экскурсии и пошли на пляж. Я пыталась сосредоточиться на книге, но присутствие рядом Деда путало мысли, склоняя к греху, а ведь наши дни были безгрешны. Соседи затеяли игру в баскетбол, и я решила к ним присоединиться. С воодушевлением носилась за мячиком, то и дело возвращаясь взглядом к Деду. Играть в баскетбол он отказался и теперь из-под очков наблюдал за мной. Мы всей ватагой пошли купаться в море, а когда я вернулась и шлепнулась рядом на шезлонг, меня поразил его взгляд. Напряженный, настойчивый, в нем не было привычной ласковой заботы, и вместо того, чтобы спросить: «Как поплавали?» или «Ты не слишком долго была в воде? Я боюсь, ты простудишься», – он поднялся, сказал отрывисто: «Идем», – и мы пошли в номер. Захлопнув дверь, он толкнул меня в грудь, и когда я упала на постель, навалился сверху, стискивая в объятиях, жадно, требовательно, почти грубо.

Все запреты были нарушены, и мораль сдана в утиль. Мне по-прежнему было шестнадцать, а он по-прежнему был старше моего отца, но теперь я больше не была для него ребенком, мы стали любовниками в самом что ни на есть буквальном смысле слова и в свою любовь рухнули с головой, как в трясину.

Время пролетело слишком быстро, нам предстояло возвращение домой. Но ни сомнений, ни угрызений совести Дед теперь не испытывал, для него, как и для меня, все было ясно.

Однако приличия следовало соблюдать, а главное, подготовить отца к переменам, подготовить постепенно и по возможности безболезненно. Но если Деду хватило ума и выдержки вести себя как ни в чем не бывало, то требовать того же от меня было напрасно. Даже такой ненаблюдательный человек, как мой отец, все-таки что-то заподозрил. Но, скорее всего, обругал себя за глупость и призвал к порядку. Однако зерна сомнения прорастают лучше других. Однажды я, как обычно, пришла к Деду. Отец должен был вернуться поздно, и я домой не спешила, потом мы решили, что возвращаться мне и вовсе ни к чему, Дед позвонил своему другу и сказал:

– Сергей, мы тут к контрольной готовимся (произносил он все это без намека на иронию, с той абсолютной убежденностью, которая у собеседника не вызывала никаких сомнений), время позднее, пусть Оля останется у меня. Завтра в школу я ее отвезу.

Отец, не колеблясь, дал свое согласие. Во времена, когда он часто ездил в командировки, я жила у Деда неделями.

Но через некоторое время он вдруг появился в квартире. Его визита мы не ждали и были застигнуты врасплох. Дед открыл дверь в наспех наброшенном халате, а я лежала в постели, от всей души желая неурочному визитеру провалиться к черту.

Никогда я не слышала подобных выражений от своего замкнутого, очень сдержанного отца.

– Сволочь! – кричал он. – Ты понимаешь, что ты сволочь? Это же моя дочь.

– Сергей, я знаю, что виноват, – вяло оправдывался Дед. Однако как только отец, отвлекшись от его личности, перешел к моей, его поведение резко изменилось. – Не смей на нее орать! – рявкнул он и в считаные секунды выдворил отца из квартиры.

Положение Деда и чокнутый не назвал бы завидным, учитывая тот факт, что мне было всего шестнадцать, но в тот момент он вряд ли думал об этом. Подошел ко мне, обнял и заявил со своей обычной уверенностью:

– Запомни, ты ни в чем не виновата.