Держи меня крепче (СИ)

Потянувшись, я скинула одеяло и села на кровати, краем глаза отметив, что на циферблате прикроватного будильника сейчас что-то около семи утра (нереальная рань), а другим краем, что Соня опять усадила своего огроменского медведя со странным именем Хрен Болотный на подоконник. Его ей подарил Максим на день рождения, но сестрёнка посчитала большую плюшевую игрушку недостойным подарком на семнадцатилетние, так что сразу невзлюбила его и частенько использовала в качестве груши или в качестве спасителя от утреннего солнца, которое в начале дня первым своим самым важным делом считало одарить кровать Сонечки тёплыми яркими лучами, выставляя с ночи мишку на подоконник.

Поболтав ногами, свешенными с кровати и не обнаружив еле приоткрытым левым глазом (правый всё ещё спал) в пределах видимости ни одного тапка, я огорчилась, встала, потянулась и возжелала больше света в комнату, так что сонно обратилась к медвежонку:

— Хрюша, — по-моему, Хрен Болотный — слишком неподходящее имя для такого милого кареглазого мишки, — опять ты себе всё солнце забрал!

— Знаешь, дорогая, — вдруг заговорил медведь шеровским голосом, — меня по-всякому называли, но «Хрюшей»?.. Ты серьёзно?

Я в момент проснулась и воззрилась на расслабленно восседавшего на моём подоконнике Шера, цветущего и благоухающего, будто сейчас не раннее утро, а как минимум, полдень.

— И сегодня не очень-то солнечно.

— Ты… что… тут делаешь? — голос меня подводил, но я умудрилась спросить.

— Я тут сижу, — выделил он каждое слово, издевательски передразнив меня.

— Это я вижу. Я спрашиваю про то, что ты забыл у меня дома? Как, вообще, пробр… — я осеклась, внезапно вспомнив всё.

Ответа на этот вопрос мне больше не требовалось, так как перед глазами одна за другой пронеслись картинки вчерашнего вечера.

— Ну, как, солнц, сама вспомнила или… — тон его сделался вкрадчивым и томным: — некоторые моменты прояснить?

— Какие такие моменты? — в мгновение ока зацепилась я.

— Всякие…

— Что значит «всякие»?

— То, — Шер прошёлся по мне похотливым взглядом и самодовольно усмехнулся, — и значит.

Я проследила за его взглядом и обратила на себя внимание. В лучших традициях сериалов, мои руки образовали на груди замок, прикрывая священные женские места, и колени прижались друг к другу как приклеенные. В этот момент мне казалось, что таким образом я становлюсь менее развратной.

Стою перед парнем в лифчике и трусиках, да ещё и ажурных! Понесла меня нелёгкая на этот дурацкий вечер.

Постояв так секунд пятнадцать, я решилась на активные действия, а именно: совершить прыжок до кровати, стянуть одеяло и укутаться. Под загадочную улыбку Шера мне это удалось.

— Чего пялишься, извращенец? Это ты меня раздел? Как ты посмел? — сказала я, замотанная в одеяло как древнеегипетская мумия в погребальные холсты.

— Я просто не мог позволить тебе спать в такой неудобной одежде, — развёл он руками «гляньте какой я хороший».

— Ты не имел права!.. И, вообще, что ты там ещё посмел сделать?

— Я? Да не, я ничего… А вот ты, — тут он вновь загадочно ухмыльнулся.

— Чего? — мои глаза выкатились из орбит.

— Эй, малыш, не кипятись и не писай кипятком!

Своей фразой он напомнил мне о том, что очень хочется в туалет. Но правда важнее.

Я еле как взяла себя в руки и рассудительно успокаивающим саму себя тоном прошипела:

— Я не писаю. Окей. Так что, ты говоришь, я сделала?

— Ха! — продолжал он издеваться. — Ты была великолепна!

— В чём? — заорала я, не помня себя, позабыв о внутренней установке на спокойствие. Да я тебя, гадёныш, с подоконника сейчас скину в порыве убийства.

— Во всём, — он утвердительно кивнул и расплылся в довольной улыбке.

— Чёрт, да неужели ты не можешь нормально сказать? — продолжила я взрываться.

— Ты назвала меня чёртом?

— Считай, что это вводное слово. Хотя… нет! Не считай! Не считай! Первое слово съела корова! — вспомнила я детское выражение.

— Я что, в детсаде?

— Ты в дурдоме! — какая я самокритичная.

— Как самокритично…

Он мои мысли читает? Точно извращенец.

С глухим стоном я повалилась на кровать и возжелала умереть. Чтобы в моей кончине обвинили Артёма Охренчика и дали ему пожизненный срок. Пусть зэков лучше изводит в тюрьме.

— Э-эй… — донеслось со стороны окна. — Ты плачешь что ли?

Вот пристал, мистер клещ. Сначала довёл, а теперь интересуется состоянием. Я не плачу. Вообще никогда не плачу. Но он этого не знает. И не узнает никогда. Потому что ему, по большому счёту, нет до меня дела. Я для него игрушка на ночь. Но он же не «играл» мною, пока я спала? Что случилось ночью, на что он намекает?

— Ты злишься на меня? — прошептал он мне почти на ухо. Когда только допрыгал так быстро? Фух, уберите от меня этот мешок тестостерона. А то я уже раздумываю истерить.

— Да, — в подушку буркнула я.

— Ну, прости, что ли…

Приятный голос продолжал тёплой волной щекотать особенно чувствительную шею.

Я зависла.

Потом отвисла и отпихнула его от себя. От греха подальше.

— Ты совсем обнаглел. Ночью до меня домогался, и сейчас пытаешься… У тебя, вообще, совесть есть?

— Наверное, будет сложно поверить в это, но у меня совесть есть.