— Понятно, — проговорил Дуглас, внимательно разглядывая карту, как будто на ней уже были обозначены те самые будущие двенадцать штатов. — Резервации, значит… и никаких государств чокто, чероки…
— Нет, конечно. Все — граждане США, и всё.
— Ну хоть граждане, — пробормотал Дуглас. — Сейчас и этого нет. А негры — тоже граждане или их в Африку выселили?
— Выселишь их, — проговорил я. — Граждане, разумеется, и так усиленно качают гражданские права, что быть белым уже вроде как порой и неприлично.
— Сгущаешь краски, признайся, — заявил Дуглас.
— Сгущаю, — согласился я. — Но самую малость.
Об истории двадцатого века у меня познания были побольше, и блокнот Дугласа наполнялся, пока не закончился.
На том Дуглас меня пока и отпустил. Начальника над ним никакого не было, за повышение процента раскрываемости никто душу не тряс, и Дуглас мог себе позволить допрашивать меня вдумчиво, методично и до ужаса флегматично, как будто он каждый месяц по попаданцу из других времен и миров допрашивает. Потрясти его мне удалось только дамскими модами: я в силу своих способностей нарисовал девушку в топике и мини-юбке и рассказал, что даже самые приличные и скромные девушки не стесняются появиться в таком виде на улице.
— Врешь! — не поверил Дуглас.
— Да ни капельки!
Дуглас поразмыслил.
— Как же вы приличную женщину от проститутки отличаете? — наконец выдал он.
— Да как тебе сказать… — затруднился я. — В основном, по поведению.
— Я вообще-то полагал, что дамы в будущем просто предпочтут ходить в штанах.
— Ходят, — подтвердил я. — Не всем же мини к лицу… к фигуре, вернее. Да и погода не всегда летняя. Так что и в штанах ходят, и в юбках подлиннее — кто как.
Дуглас все еще рассматривал мой рисунок.
— А в ваше время групповой брак так же распространен, как и брюки? — спросил он, и увидев мое замешательство, объяснил свой вопрос: — Вот у нас блумеры носят в основном феминистки, а у них есть разные теории насчет свободной любви…
— Групповой брак, — ответил я, — не распространен. А свободной любви навалом.
— И незамужняя женщина может родить ребенка, не опасаясь, что ее изгонят из общества?
— Еще и пособие получит, как мать-одиночка, — ответил я.
Дуглас поразмыслил еще немного.
— И проституция как профессия еще сохранилась? — озадаченно спросил он.
Модные журналы начала девятнадцатого века предлагали дамам платья якобы в античном стиле: нечто такое, похожее на ночнушку, и из тех же легких тканей. Особо продвинутые особы даже смачивали ткань водой, чтобы все интересующиеся могли в подробностях рассмотреть грудь. Более скромные, наоборот, прикрывались шалями. Теоретически такие платья предполагали отсутствие нижнего белья, чтобы все окружающие могли любоваться прекрасной фигурой дамы. Практически же далеко не у всех дам была настолько безупречная фигура, чтобы ее хотелось прилюдно демонстрировать, и тут начинались всякие портновские ухищрения, которые мало-помалу загубили всю идею прозрачного античного платьица на корню. Да и погоды во Франции и Англии стояли в общем-то не древнегреческие, и когда несколько прелестниц, попорхав в тончайшем муслине в зимний сезон, в быстром времени отдали богу душу, скончавшись от воспаления легких, дамское сообщество снова обратилось к более теплым и тяжелым тканям, которые потребовали других фасонов. Теперь в моду вошли широкие юбки, подметающие пол, и слои накрахмаленных нижних юбок, для большего объема проложенное подкладками из соломы или конского волоса. Широкие юбки требуют подчеркнуто тонкой талии, и на следующие сто лет воцарился корсет. Едва только его начали носить, начали протестовать доктора: внутренние органы пережимались, смещались, и здоровья дамам это не прибавляло.
В 1849 году американский популярный медицинский журнал
В это время в штате Нью-Йорк издавался журнал для женщин «Лилия», первоначально посвященный борьбе за трезвость, а потом включивший в свой круг интересов и прочие женские проблемы вроде равноправия с мужчинами, избирательного права и рабства, в том числе рабства женщин среди мужчин. Ну и тема одежды, само собой, оказалась для этого журнала интересной. Издательница журнала Амелия Дженкс Блумер не только начала носить «турецкий» костюм повседневно, но и распропагандировала его через «Лилию», причем на волне интереса количество подписчиков увеличилось с 500 человек до 4 тысяч. Шальвары, рекламируемые журналом, почти сразу получили прозвище «блумеры».