Наши попутчики, откушав в ресторане через дорогу, тоже потянулись к экипажу. Конюхи придерживали свежих лошадей, которых уже запрягли, а кучера все никак не могли расстаться, пересказывая друг другу новости на своих перегонах. Однако все пока еще укладывалось в расписание, кондуктор отъезд не торопил. Потом наконец кондуктор залез в карету, а кучер — на козлы и карета двинулась по Первой улице, мимо магазинов и салунов, мимо борделей, откуда выглядывали скучающие девушки, мимо трудящихся над укладкой рельсов для конки негров, мимо огородов и полей, наконец спустились с крутого берега к воде — к парому через Арканзас-ривер.
Хотя между Форт-Смитом и Ван-Бюреном — расстояние всего ничего и лошади не сильно перетрудились, их все равно заменили, и мы двинулись дальше через леса Озарка. Чисто теоретически эти самые леса росли на горах (насколько я помню из школьной географии, горой называется любой холмик выше двухсот метров, а Озарк — определенно выше, метров так до семисот), но мой мозг отказывался воспринимать эти пологие красивые холмы как горы.
Дорога, по которой мы ехали, когда-то была Великой тропой осейджей, потом получила официальное звание военной дороги, а незадолго до войны вдоль нее была проложена телеграфная линия, и с тех пор ее иначе как Проводной дорогой (Wire Road), или иногда Телеграфной дорогой, не звали. И развлечений по дороге никаких не предусматривалось, разве что неугомонившиеся бушвакеры остановят.
Поэтому когда мне надоедало любоваться живописными окрестностями (а они действительно были живописными, несмотря на зимнюю блеклость), я читал или играл с Дугласом в шахматы — он прихватил с собой карманные, с крошечными фигурками на магнитиках. Примерно восемь часов и четыре смены лошадей спустя мы остановились в городке Файетвилл, где нам дали время поужинать в ресторане при местной гостинице.
Уже почти стемнело, и следы пожаров, устроенных отходящими конфедератами в 1862 году, и перестрелок 1864 года было не заметно. Потом мы поехали дальше, но я задремал раньше, чем мы достигли первой же станции около поселка Шайло.
Утром я добросовестно проспал почти до самого Спрингфильда, штат Миссури. Дуглас меня растолкал, когда завидел вдалеке первые городские строения, и к тому времени, когда дилижанс остановился перед почтовой станцией, я уже начал соображать, где я нахожусь.
Спрингфильд оказался городом не маленьким, он, как и Форт-Смит, в войну рос, и сейчас в нем было тысячи три человек населения, а может быть, и больше.
— А где ручей? — Спросил я, обозревая улицу.
— Какой еще ручей? — оглянулся на меня Дуглас.
— Ну, раз Спрингфильд — какой-нибудь ручей должен быть, а?
— Когда этому городу выбирали имя, — поведал Дуглас, — один уроженец Спрингфильда, штат Массачусетс, поставил по стопарику каждому, кто проголосовал за его предложение.
— А индейцев тут не нашлось, чтобы спросить, как они это место зовут?
— Может и нашлось, да только кто их спросит?
— Вот и зря, — сказал я. — Нет у вас, американцев, никакого воображения. В каждом штате округа одинаково обзываются, города… Неужели не хочется что-нибудь новенькое придумать, чего ни у кого нет?..
— Не бурчи, — хлопнул меня по плечу Дуглас. — Пошли завтракать.
И мы зашли в обеденный зал отеля
— Джеймс Хикок? — неуверенно переспросил я. — А у него брата нету, Билла Хикока?
Местный ответил:
— Вроде нету.
А Дуглас сказал:
— Да это он и есть — Билл Хикок.
— Правда? — переспросил местный.
Дуглас кивнул.
— Я порасспросил кое-кого, когда Хикок тут летом застрелил Дэйва Татта, а то сам Хикок врет как сивый мерин, ну и выяснил, что он себя то Джеймсом называет, то Уильямом, то Хикоком, то Хейкоком… темная личность, короче.
— Да ну, Хикок отличный парень! — возразил местный.
— Не спорю, — покладисто согласился Дуглас. — Только трепло, каких поискать. Слышали его байки, как он конфедератов десятками валил?
— Ага, — со смешком согласился местный. — Этого у него не отнимешь!