Держись от него подальше

– Не думаю. Мне кажется, я меняюсь. Когда я говорю тебе про то, что люблю кино, у тебя такие глаза, будто я заговорила на клингонском. Когда я сшила тебе футболку, ты час ходил в ней и удивлялся, что она настоящая и не из магазина. Мне казалось, что я не пару кусков ткани сшила, а покорила Эверест. Но ты не зазнавайся! – Я наблюдаю за его лицом – он смеется. – На самом деле в тот момент, когда я ушла и осталась одна, мне было так страшно! А стоило этот страх победить, и жизнь вдруг оказалась чуть проще и светлее. Я себя начала уважать. Потом стала искать новые поводы, чтобы себя ценить. Вот, нашла смелость с Аней наладить отношения. Не знаю, что из этого выйдет, но надеюсь, что-то хорошее. Если сяду на мотоцикл или продам его, наверное, мне станет еще лучше.

– Ты давно поняла все, что только что мне рассказала?

– Это приходило постепенно.

– А если продашь Старушку, что сделаешь? Есть план?

– Чертов английский язык. Я тупая как пробка.

Тимур хохочет.

– Что смеешься? Это правда! Какой мне диплом, если я ни черта не знаю! Вложусь в образование. И в новую швейную машинку. Буду шить, пока руки не отвалятся. Как же я это люблю! – Вздыхаю и кладу голову Кострову на плечо. – Почти как тебя, но чуть больше. И проектор хочу. Правда, опять придется перекрасить стену в зале, но ничего.

Мы почти час торчим на обрыве и к закату едем домой. Проходя мимо мемориальной доски, обращаю на нее внимание. С горечью замечаю, что она была красивой без этой надписи. Быть может, дождь и ветер сотрут все, что сделал Егор?

По дороге снова открываю окна. Вечер аномально теплый, ветер ласковый. На заднем сиденье Вячеслав, счастливый, подставляет морду сквозняку. Я чувствую себя в своей тарелке, чувствую любовь, умиротворенность, осеннюю нереальную атмосферу, по которой буду скучать весь год – да начну сразу после первых заморозков. Когда грязь покроется корочкой льда и захрустит под каблуками.

– Эй, Ась!

Я долго сижу без движения, уже остановившись у гаража. Замечательный был день. А мне даже не с кем им поделиться толком.

– М-м?

– О чем думаешь?

– О нас.

– Что случилось? – Он хмурится, но я не вижу тревоги.

– Я, наверное… Мне до тошноты страшно, и я очень устала.

– Ты все решишь, когда будешь готова. – Тимур улыбается и сжимает мои пальцы. – А теперь ты необходима мне в качестве водителя, потому что мне нужно в магазин – пополнить запасы, а потом в офис, так что бери книгу, и пошли.

Я думаю о словах Кострова и о Егоре, который сидел со своим котенком на остановке. Если тот пьет таблетки, быть может, уже нечего бояться? Он адекватнее, чем когда-либо. Стрессанул, ушел в депрессию, и прошло.

«Ой, прикиньте, у Егора котенок появился, так ми-ило! Видели пост его?!»

Девочки болтают в «курином» чате, а я слежу одним глазом, пока иду между витринами магазина вслед за Костровым и пока стоим на светофорах. Колчин вернулся. Он снова собирает у себя Компашку, девочки пищат, кидают фото нарядов, собираясь через неделю на вечеринку. И мне приходит приглашение, практически официальное, да еще и на две персоны:

«Асе и ее лучшему другу».

Сердце раскаляется и от каждого удара с шипением обжигается о грудную клетку. Колчин все знает. И он зол – я читаю это между строк там, где все видят хороший знак и скорое примирение. Дружеское, разумеется.

Мне эти новости не нравятся. Настоящее затишье перед бурей. Я. Жду. Подвоха.

– Ты чего?

– Ничего.

– Ко мне?

– Да.

– Все в порядке?

– Да.

– Уверена?

– Да, блин!

Костров хмурится на мое восклицание, а потом щурит глаза:

– Прости…

– Ничего, все в порядке.

– Я к себе, наверное. К ночи приду, ладно?

Он кивает, и я рада, что могу остаться с собой наедине, не наломав дров. Месяц назад не поверила бы, что смогу закрыть шторы и даже Персика оставить в другой комнате. Сижу на диване. Ноги утопают в ворсе нового дешевого ковра. Дышу и слушаю себя. В окне напротив сидит за ноутбуком Костров с чашкой кофе. Я представляю, как могла бы подойти к нему с сэндвичем на тарелке. Лежать, дочитывая «Поклонников Сильвии» в уютном кресле напротив. Без страха каждый день идти в его квартиру при свете дня.

И дышу.

Вдох-выдох.

Я будто смотрю кино, невероятный фильм об идеальной любви.

Вдох-выдох.

В нем нет Колчина, который придет пьяный и устроит скандал.

Вдох-выдох.

В нем нет его сестрицы, которая заявится среди ночи и попросит спасти брата.

Вдох-выдох.

Нет страха, что все закончится катастрофой и кто-то пострадает.

Вдох-выдох.

Меня бесит, что я чувствую себя под прицелом, но не знаю наверняка, сидит ли снайпер на соседней крыше.

– Ненавижу тебя, Колчин! Ненавижу!

Иду в спальню, чтобы переодеться, и на автомате пишу Кострову, чтобы закрыл жалюзи. Я не сидела напротив этих панорамных окон с книжкой никогда, потому что страшно быть увиденной. Всегда вечный гребаный полумрак, будто мы в картонной коробке.

От мысли «Что он мне сделает?» до «Да что угодно!» один крошечный шаг. Я так боюсь его сделать, что готова от бессилия рыдать.