Держись, воин! Как понять и принять свою ужасную, прекрасную жизнь

Опасным последствием такой забывчивости и искусственных реакций Крейга стало то, что я перестала с ним делиться сокровенным. Перестала дарить ему особенные подарки, потому что это стало казаться мне пустой тратой времени и сил. Все равно что каждый день строить замки из песка, чтобы волны смывали их ночью. И мы продолжали совершать движения, как подобает нормальным мужу и жене. Ежедневно общались минут по десять. Раз в неделю куда-то выходили. Щелк-щелк. А все важное – свои непростые истории, тревоги и мысли – я хранила для сестры, родителей, подруг и чистого листа.

А, может быть, этого «щелк-щелк» вполне достаточно? Возможно, я хочу слишком многого? Может, я прошу мужа общаться как женщина? Или полагать, что мужчина просто не может быть таким же глубоким и искренним, как женщина, – это проявление сексизма? И если я не вправе ожидать от Крейга ментальной и эмоциональной близости, то, вероятно, и он не имеет права ожидать от меня близости физической? Мне недостаточно наших движений в спальне. От этого возникает ощущение, что меня используют, я обижаюсь и злюсь.

Вот что случилось дальше.

Я стала уклоняться от прикосновений Крейга. Он обнимает меня, я вежливо терплю, поглядывая через его плечо на немытую посуду и разбросанные по полу игрушки, из-за которых можно ноги переломать. Он останавливает меня в кухне, чтобы поцеловать. Я, не глядя ему в глаза, дружески похлопываю его по спине. И этот поцелуй ведет нас в тупик, хотя и не отвергается целиком и полностью. Я массу времени потратила на то, чтобы Крейг понял: его нежности ведут в никуда. Нежности Крейга мне неприятны, и я стараюсь тем или иным способом уклониться от них. Иногда, стоит ему появиться в дверях, я начинаю рассказывать о том, как безумно устала. Это дает мне основания сразу отказать, и Крейг не питает ложных надежд.

По ночам, когда уже проходит определенное время и новые поводы для отказа будут означать наличие серьезных проблем, Крейг тянется ко мне, а я пытаюсь принять его ласки с открытым сердцем. Но потом чаще всего начинаю злиться.

Иногда мой гнев вполне умеренный. Это, скорее, раздражение. Я так устала, целый день занимаюсь детьми, а теперь меня используют, и мне приходится это терпеть. Ну почему ты должен быть таким навязчивым? Неужели мы не можем просто быть взрослыми людьми и заняться чем-то практическим? В доме столько дел: нужно разобрать выстиранное белье, собрать детям завтраки в школу, подписать документы… Мне еще нужно столько всего сделать до сна. Неужели это время надо тратить на нечто столь непродуктивное? И ведь мы неделями, целыми неделями не разговариваем по-настоящему. Неужели при таких условиях в сексе есть хоть какой-то смысл? Как ты это воспринимаешь? Ты хочешь меня или просто хочешь секса? В этом и заключена разница. Эта разница и означает близость.

Но близость – это не то, чему мы все научились. До брака у нас была безответственная, легкая, неразборчивая и отчаянная близость с другими людьми. Никто из нас не забыл об этом. Например, мы совершенно не можем поддерживать визуальный контакт во время секса. Тогда секс становится слишком реальным или слишком фальшивым – сама не знаю. А кроме всех этих личных проблем, неоспоримо то, что без эмоциональной близости физический контакт кажется мне невероятно искусственным. Фальшивый секс столь же мучителен, как и расчесывание зудящей кожи.

Поэтому однажды утром, когда Крейг забыл очередную важную историю, которую я рассказала ему накануне вечером, я проснулась пораньше и написала все то, что вы только что прочитали. И отправила текст Крейгу на работу. Час пробил. Истина важнее. В строке «Тема» написала: «Возможно, ты не захочешь читать это на бегу».

Через два часа получила такой ответ: