Держите ножки крестиком, или Русские байки английского акушера

А любовнице алмаз тот, кстати, понравился, она его носит и радуется. А однажды, напившись рому, даже нацарапала алмазом на витрине магазина «Шанель», что на Бонд-стрит, неприличное слово о дороговизне сумочек для трудящихся всех стран. А алмазу-то хоть бы что! Он же углерод! Его кристаллическая решетка — самая прочная в мире, потому что хранит в себе признания в матросской любви.

А это вам — не хухры-мухры!

Грузия монамур

На Кавказе всегда склонны к преувеличению. Там не бывает каких-то рядовых событий, почти не бывает каких-то нейтральных людей. Либо очень хорошие, либо очень плохие. Даже если человек, прямо скажем, звезд с неба не хватает, не вышел внешностью, не одарен красноречием и вообще является образцом серости и скукотищи, о нем все равно скажут в превосходной степени: «Этот Гоги такой скучный человек, что у него в прошлом году, помнишь, поросенок жил? Повесился, слушай, от тоски!»

Грузия — моя особая любовь. Я там жил. И даже пережил войну. В период взросления это было особенно полезно. Там все не так, как в обычной жизни. Друзья там когда пьяные, постоянно признаются тебе в любви, а когда трезвые — могут запросто напрыгнуть на тебя сзади и, повалив на землю, закрыть собой от внезапно начавшегося обстрела из установки «Град». Про врагов говорить не стану, но, поверьте мне, их ничтожество и мерзость настолько очевидны, что сомнений никаких в их злокозненности совершенно не возникает. Но речь сегодня не о врагах. Оставим их в корчах зависти от того, какие у меня в Грузии хорошие друзья!

А друзья действительно замечательные! И все работают на интересных работах — от командира антитеррористического подразделения до вора в законе. Именно поэтому их имена я изменю в своем рассказе — уж больно люди уважаемые в своих кругах.

Ну так вот, после почти десятилетней разлуки с Поти, небольшим и уютным городком на берегу Черного моря, я таки приехал на встречу с друзьями. Мой верный друг Ираклий Циргвава встречал меня в аэропорту прямо у трапа самолета. Вообще-то на летное поле выходить нельзя, но, если встречать друга, «великого врача, гуманиста и просветителя из Лондона», — можно. С бутылкой вина и большим, семидесятипятипроцентным, сегментом хачапури. Недостающие двадцать пять процентов хачапури были съедены Ираклием в процессе отчаянного ожидания, за что он извинился, сказав: «Слушяй, эти пилоти, что там себэ думают? Почему так медленно прилетел? Нам закусиват нечем било!» После дружеских объятий мы сели в черный спортивный «БМВ» Гиви Махарадзе, страстного борца с контрабандистами и моего одноклассника. Я по английской привычке сразу же пристегнулся ремнями, на что Гиви мне сказал: «Слуши, не пристегивайся, пожалуйста, а? Неудобно палучается… Эту машину в городе все знают, никто не остановит, но увидят, что ми все пристегнутие, — подумают, что обкурились…» С сиреной и мигалкой, как и подобает уважаемым людям, проследовали в дом Ираклия, где нас ждал шикарнейший стол, накрытый тетей Майей — непревзойденным мастером кулинарного искусства и, по совместительству, дирижером симфонического оркестра.

День первый

О том, что было на столе в тот вечер, рассказывать не буду, чтобы читатель не захлебнулся слюной. Или нет, расскажу! Ледяное молодое янтарное вино в запотевших кувшинах, сыр сулугуни, нежный, как дыхание девственницы, сациви, бхали, хинкали, источающие божественный сок, и венец стола — молочный поросенок, жаренный на вертеле. Тот самый поросенок, который, «когда узнал, что ти приезжаешь, — пошел и сам зарэзался, да?!!!!» И все это в честь великого врача и хирурга. Величина меня как хирурга, кстати, неуклонно возрастала пропорционально количеству выпитого вина…

Весть о приезде «гинеколога английской королевы» быстро распространилась по улице Микаберидзе, и в дом стали приходить незнакомые мне люди с целью массового френдования. Мужчины жали мне руку, выпивали стакан вина и говорили: «Маладэс!» — женщины в возрасте восхищенно качали головой и говорили друг другу шепотом: «Ра кай бичи а!» — а молоденькие девушки краснели, смущались и говорили: «Добро пожаловать в Грузию!»

Я же сидел, болван болваном, с улыбкой до ушей и после третьего графина мог произнести только «Диди гмадлоба» и «Гаумар-джос», что примерно переводится как «За здоровье!», причем на каком-то этапе, из-за внезапно поразившей меня икоты, выходило примерно так: «Гаумар-ик-ждос!» — но это ни в коем случае не умаляло моей популярности. Подтягивались одноклассники, друзья друзей и соседи соседей. Графины наполнялись вином, и на столе появлялись все новые и новые угощения.