Дерзкая

– Да, – медленно ответил он. – У моего соседа есть несколько деревьев дикой сливы. Правда, теперь уже не совсем дикой.

– Но мы же не станем беспокоить вашего соседа?

Чувствовалось, что под всей своей щетиной Ангус покраснел.

– Нет, я постараюсь достать через ограду.

– Так лучше всего, – засмеялась она. – И, быть может, у вас в огороде есть морковь? И хорошо бы яйцо или два, но если нет, это нам не помешает.

– Приятно слышать. – Ангус отхлебнул еще эля. – Это не похоже на то, что когда-то мама готовила для нас. Но ведь она не так уж часто пекла фруктовые пироги.

– Это не пирог, Ангус. И как много вас было у мамы?

Он потер край стола толстым, мозолистым пальцем и с гордостью сообщил:

– Одиннадцать, все мальчики. И все дожили до зрелого возраста.

– Но это ужасно! – Она откинулась на стуле. – Такая огромная семья! Ваша бедная мама, должно быть, не знала, что делать, – ведь в доме, наверное, было полно грязи.

Ангус рассмеялся и, вытянув перед собой ноги, скрестил их в лодыжках. На его штанах, выношенных и бледно-коричневых в потертых складках, вырисовывалась, как на старой карте, вся работа, которую он в них выполнял.

– Честно сказать, бывали дни, когда у нее действительно голова шла кругом. Но вам вряд ли это знакомо. Она была набожной. Никогда не теряла терпения. Ну, точнее, никогда без основания, – поправился он быстро, заметив, что Ева нахмурилась.

– А эта хранительница большой семьи… как она выглядела?

Ангус был озадачен.

– О-о, ну, она была… – он поднял руку примерно на уровень своего плеча, – и немного, ну… – Он соединил обе руки перед собой и совсем смутился, пытаясь описать необъятные размеры матери. – Я бы сказал, бывали, конечно, дни, но потом… – Он беспомощно махнул руками.

– А волосы?

– Каштановые. – Он вскинул взгляд.

Она расстроенно покачала головой.

– Какие именно каштановые? Как ствол дерева, на которое в один прекрасный день вы взобрались и с которого упали, до полусмерти напугав свою бедную маму? Или каштановые, как мелкая река после ливня?

– Как это. – Он с силой и уверенностью ткнул грубым пальцем в наплыв на столешнице.

Темные с рыжеватым оттенком – мгновенно, как знаток, определила Ева.

– Хорошо. А ее лицо?

– Больше похоже… – Он беспомощно посмотрел на нее. – На мелкую речку?

Она, снова откинувшись на спинку стула, рассмеялась, Ангус присоединился к ней, и примерно полминуты они смеялись над этим сравнением цвета лица его матери с мелкой, грязной рекой. Над несмелым ответом Ангуса, вызвавшим у нее определенное представление, и над сотней других вещей, наверное, можно было смеяться годами, но сейчас просто не было времени, поэтому эти короткие мгновения смеха были очень приятны. И Ева подозревала, что этот грубый и одновременно сентиментальный шотландец чувствовал то же самое.

– Я не смогу нарисовать ее точно, – продолжая улыбаться, сказала Ева и, встав, пошла к каминной решетке.

Когда она проходила мимо него, Ангус вскочил на ноги, несомненно, разрываясь между необходимостью не позволить ей убежать и желанием быть любезным хозяином для гостьи-женщины, – наверняка это ему привила мать.

– Нарисовать ее?

Отбросив необходимость быть начеку, Ева опустилась на колени перед камином и оперлась руками о его холодные края.

– Я собирался разжечь его для нас, но просто отвлекся, – смущенно объяснил Ангус.

– Было бы хорошо. Наступающая ночь ожидается холодной. – Ева взяла пальцами обуглившийся, полусгоревший кусочек дерева и выпрямилась, а Ангус мрачно уставился на нее. – Для рисования. Теперь можно стащить сливу у вашего соседа?

– А-а, сливу. – Его лицо прояснилось.

– Ну да, сливу. Штучки три.

С помощью куска древесного угля и самодельных красок Ева принялась изображать мать Ангуса и одновременно рассказывать о ней. Наклонившись над его столом и при необходимости перемещаясь, она широкими, размашистыми движениями наносила рисунок на крышку шестифутового стола. Волосы Евы были заправлены сзади за ворот платья, глаза сосредоточены на работе, уши улавливали малейшие оттенки эмоций и правду, которую открывал ей Ангус, сам того не подозревая. И когда она закончила, ему улыбалась его мать, в пять футов длиной и разорванная там, где ее изображение пересекало деревянные доски, образовывавшие крышку стола.

Он долго молчал, и только дыхание выдавало его волнение и сжатые в кулаки руки.

– Она в точности, – пробормотал он наконец хрипло.

– Это хорошо, – кивнула Ева, вместе с ним глядя вниз.

Они долго стояли, молча рассматривая рисунок, а потом он разжег камин и они продолжили молчать, уже сидя. Где-то снаружи лаяла собака, еще дальше Джейми был с Гогом и, возможно, к этому времени уже с отцом Питером, а ее оставил здесь.

– Вы назвали его Джейми Пропащим, – напомнила Ева тихо.

Ангус заерзал и посмотрел на нее.

– Он и был пропащий. Мы все были пропащими. Он нашел нас. А теперь я провожу вас в вашу комнату. – Он медленно поднялся на ноги, и она без возражений тоже встала.

– Как долго вы будете держать меня здесь?